– Брат Иларио купил себе корону и заодно сан патора? – заподозрил Бертран Барсанский.
– Увы, нам всем не повезло отделаться столь дешево. Брат Иларио обзавелся надежнейшим планом избавления человечества от грехов и пороков, – тяжело вздохнул патор. Свершил знак стены. – Спаси нас Мастер от столь рьяных праведников. Брат покинул обитель, увел невесть куда людей самого странного толка, от бывших Зорких и до лавочников из золотого квартала. Я, не скрою, пригрозил ему отлучением от света истиной веры и закрытием врат Башни… Но тщетно. Он и прежде не умел слушать любые голоса, кроме своего же внутреннего. Кстати, где теперь пребывает сие исчадие фанатичной праведности?
– Гостит у Энрике, на острове. Молится о ниспослании твердой поддержки своему начинанию, – хмыкнул Кортэ, отвлекаясь от созерцания рассвета. Во взгляде вспыхнула бешеная искра. – Говнюк разозлил меня! Если б не Оллэ, я б ему выжег печёнки. Он, видите ли, отныне миролюбив. Он, кол ему в… Гм… Он затевает починку фундамента Башни. Он, чтоб ему пониже спины напекло, моим золотишком рассчитался за «раствор».
– Именует себя каменщиком, одним из многих, – подтвердил Оллэ, делая новый большой глоток. Он прищурился, отвернулся и позволил порыву ветра прочесать свои волосы… и поднялся из кресла. – Время указано точно.
Первый луч рассвета золотой иглой проколол полотно тумана, блеснул и спрятался – нырнул, свершив первый стежок узора дня. Кортэ вздохнул, потянулся и тоже шагнул в перилам. Он повел плечами, с хлопком уложил на перила ладони – правую и левую, чтобы стоять крепко, широко. Золотой блик снова проявился, блеснул ярче и шире. Аше сунулась под руку Кортэ, хихикая и толкая его локтем в ребра. Вот она рассмеялась громко, хлопнула себя по бедру – и указала копьем в облачную высь.
Королева спрятала зевок в складках веера, собралась было встать, но передумала, по вскинутым лицам отмечая: то, что стало причиной общего волнения, не так уж далеко и значит, вот-вот явится на балкон.
Ноттэ и прежде предпочитал захаживать в гости ночью или на рассвете, – знала Изабелла по опыту. Сын заката не уважал суету и сплетни, он возникал призраком, обсуждал важное и пропадал, оставаясь невидимкой для любых дозоров, даже для сплетен дворца. Вот и сейчас проберётся по крыше, зацепится за густые пряди вьющейся кудрями лозы – и вмиг спрыгнет на балкон.
– Клянусь седалищем мученика Хосе, – король ни с того, ни с сего припомнил одну из любимых присказок опального пса Эспады. Охнул и попятился, оградив себя знаком стены.
Оллэ сделал два шага назад, даже Кортэ качнулся от перил, улыбнулся, блеснув радужной складкой змеиной чешуи на висках. Королева начала подниматься из кресла – но сразу села вновь, обмахиваясь веером.
– Адела! Сделай мне успокоительного, и покрепче, – велела она, рассматривая гостя и щелкая пальцами. – Патор, это по вашей части. Мы видим то, что видим? Или нам зажмуриться и отвернуться от ереси? Боже, как мудро было назначить разговор на время крепчайшего сна придворных!
– Скоро пропадут, не тревожьтесь, – прошелестел вплетенный в ветер голос Ноттэ, знакомый и почти не изменившийся. Новый гость рассмеялся и добавил: – Можете отнести исчезновение к заслугам нашего достойного патора. Факундо, как я рад видеть именно вас в столь высоком сане и вдобавок – в добром здравии.
Сын заката, одетый в светлую рубаху и узкие штаны до колена, присел на перила, помогая себе кончиками пальцев держать равновесие и постепенно складывая крылья – длинные, жемчужно-серые с белой изнанкой, формой напоминающие те, какие бывают у крупных чаек. Постепенно ветер, поднятый их движением, иссяк. Ноттэ повел плечами, встряхнулся – и крылья стали медленно, словно бы нехотя, пропадать.
– Зоэ удивительная плясунья, выволокла меня сюда, хотя время мое иссякло, – отметил Ноттэ, спрыгивая с перил. – Весьма странно опять пребывать в теле, но я стараюсь вспомнить то, что следует.
– Нот! – голос Кортэ сошел в хриплый шепот, сын тумана рванулся вперед и сгреб гостя в охапку, то ли удушая, то ли обнимая. – Вот черт, и вправду, настоящий ты. Дыши, и не вздумай пропадать!
– Учитель, – Ноттэ осторожно высвободился и шагнул к Оллэ. Чуть кивнул, скользнул к креслу и неуверенно, опираясь на подлокотники, сел. – Так… я справился.
– Однако же вы снова явились, удивляя меня, – признала королева. – Что это было – ну, слегка похожее на крылья?
– Зоэ вернула меня, – повторил Ноттэ, рассеянно озираясь. – Все вроде бы знакомо… Жизнь весьма хороша, она для нас – почти то же, что для вас, людей, детство. Это невозможно забыть, это ярче самоцветов и драгоценнее власти, столь важных взрослым, это всегда с тобой… и невозвратно, как сорвавшееся с губ слово. Но, пока живет в мире Зоэ, я буду гостить тут, даже и взрослый.
– Взрослый – кто? – сварливо уточнила королева.
– Ветер, – улыбнулся Ноттэ. – Ах, ваше величество, теперь я отчетливо вспоминаю свою любимую игру в вопросы и ответы. Мне казалось, что вопросы и ответы – ворох криво разорванных листков. Что у меня копятся их половинки, и если я смогу подобрать к каждой пару, точно совмещая узор разрыва, то явится понимание. Я искал правду. Позже поумнел, как мне казалось, и вздумал выслеживать в путанице изгибов смысла – истину…
Ноттэ откинулся в кресле, наконец-то найдя удобную для себя позу. От крыльев не осталось и следа. Ноттэ недоуменно осмотрел стол, кубки, блюда с пищей, осторожно потянулся и тронул цветок в маленькой вазе. Снова откинулся в кресле, длинными пальцами оплел подлокотники.
– Ждешь вопроса о разнице между правдой и истиной, – заподозрил Кортэ, занимая соседнее кресло. – Я сам-то до такого б не додумался.
– Тебе такое – зачем? – Ноттэ насмешливо повел бровью. – Правда проста и фальшива, потому что во всяком «да» есть тень «нет» и очень много цветных мазков прочего, неучтенного простотой. Истина безмерно сложна, и потому не менее фальшива, она отрицает любые ответы, поскольку вмещает слишком многое. Но, следуя по тропе разума, мы задаем вопросы и пробуем подобрать к ним ответы, как ключи к сундуку. Оллэ дал мне много, и я в какой-то момент осознал, что вокруг сундука есть целый мир! Что именно он – сокровище, и куда большее, чем всякий ответ. Еще я понял, что, слившись с миром, не утрачу себя, не буду разбит в осколки беспамятства, если, – Ноттэ хитро подмигнул, – сосуд наполнен должным содержимым.
Кортэ расхохотался в полный голос, багровея радостью, как жаром: он помнил слова старого волка Убальдо и счел сказанное приветом от того, кого не надеялся уже услышать или встретить. Отдышавшись, сын тумана приготовил вопрос – и махнул рукой, отказываясь от намерения облекать его в слова.
– Ко всем толковым ответам есть вопросы, – шепнул Ноттэ. – Их много, узор мира богат, мы рассматриваем его и выбираем те ответы, какие нам годны. Так они становятся и правдой, и даже иногда истиной. – Ноттэ улыбнулся королеве. – Я здесь, поскольку согласился передать привет от Зоэ, она переживает за вас. Подозреваю, высочайший титул не избавляет вас от мысленного причисления к семье моей неугомонной плясуньи. Да, я должен сообщить: она просит вас о даровании позволения на её брак с доном Эппе. Вот уж истина без изъяна, я здесь, чтобы передать именно эту просьбу.
