* * *
В течение последующего года Милена регулярно поставляла сведения, которые почерпнула, общаясь с сильными мира сего, — в доме мод Годо, на многочисленных показах коллекций, во время приемов, вернисажей, посещений ресторанов, музеев и закрытых вечеринок. Последние в особенности интересовали нового куратора.
— Скажи, а вы чем там занимались? — донимал ее новый Гордион. — Вы там наркотики принимали и друг с другом напропалую трахались?
Милена, усмехнувшись, отвечала:
— Вам тоже достать приглашение? Если постараться, то получится.
Гордион обычно краснел и переводил разговор на другую тему.
Милена делилась с ним далеко не всей информацией, а наиболее безобидной, в первую очередь светскими сплетнями, которые, впрочем, разбавляла некоторыми не особо важными (и почерпнутыми по большей части из французской желтой прессы) фактами.
Однако Гордион и те, кто в далекой Москве получал поставляемые ею сведения, были довольны.
Милена же все время думала над тем, как ей добиться прекращения сотрудничества. Она понимала, что игра чревата очень большими неприятностями: если ее заметут западные спецслужбы, то мало не покажется.
Но игнорировать требования Гордиона она не могла — он в самом деле мог бы в одночасье положить конец ее карьере. А то и жизни.
Однако на второй год встречи стали все реже и реже, а потом новый Гордион вдруг не пришел на встречу, что вселило в Милену надежду. Она все ждала, что он заявится в самое неурочное время, однако этого все не происходило. Не навещал ее и никто другой из герцословацкого посольства. И она надеялась на то, что ее наконец оставят в покое.
* * *
А потом в странах соцлагеря вдруг начали одна за другой происходить «бархатные революции». Не осталась в стороне и Герцословакия. Прильнув к экрану телевизора в нью-йоркском отеле (куда она прилетела на показ мод), Милена с бьющимся сердцем следила за выведенными на улицы танками и людьми, забрасывавшими их цветами.
Через несколько дней последний Генеральный секретарь Коммунистической партии Герцословакии подал в отставку, и страна вдруг решила превратиться в демократию.
Наведя крайне осторожно, через частного детектива, справки, она узнала, Гордион № 2 попался на спекуляции спиртным (уж не тем ли, которое он изъял из ее бара?), также на причастности к различного рода финансовым манипуляциям и связям с алжирскими кланами в парижской криминальной среде. И был в срочном порядке объявлен персоной нон-грата и в течение двадцати четырех часов выслан в Экарест.
Где — вот ведь незадача! — был арестован в аэропорту сразу же по прибытии и скончался, выбросившись, когда его вели на первый допрос, из окна пятого этажа экарестской тюрьмы. Это произошло через два дня после задержания.
Или, как осторожно заметил в своем меморандуме частный детектив, был ликвидирован своими же вышестоящими подельниками, которые боялись оглашения своих имен и предпочли избавиться от попавшегося товарища.
Милена даже выпила за упокой души Гордиона № 2, однако поняла, что опасность еще не миновала.
Карьера Милены шла в гору, ее лицо украшало обложки самых важных журналов индустрии моды как в Европе, так и в Америке и даже в Азии. Ее гонорары, и без того астрономические, росли и росли. Ей приписывали фразу о том, что меньше чем за десять тысяч долларов она не встает с постели.
В действительности это было, по крайней мере, в пять раз больше.
Путешествуя по миру, Милена неизменно возвращалась в Париж, к Жану-Полю Годо, который стал для нее хорошим другом. Как-то она застала его в растрепанных чувствах, потому что скончалась мадам Лилит.
— Как же мне все надоело! — стенал модельер, и на этот раз Милене пришлось успокаивать его и убеждать, что уходить в буддистский монастырь — далеко не самая лучшая затея.
— Какая ты умница, Милена! Ты замечательный человек! И в тебе нет двойного дна, как во всех этих монстрах мира моды и шоу-бизнеса! — плакался, уткнувшись ей в плечо, пьяный Жан-Поль, а Милена лениво потягивала бордо и, щурясь на рубиновые языки потухающего пламени в камине, думала о том, что ее «милый друг» ошибается.
У нее было даже не двойное, а, вероятно, тройное дно.
И почему она думает о том, что бы сказал Жан-Поль, если может узнать это наверняка, попросив его совета? Ведь он был человеком креативным и способным ошарашить вариантом неожиданного решения неразрешимой, казалось бы, проблемы.
Наконец она решилась и произнесла:
— Жан-Поль, я должна тебе признаться. Дело все в том, что я — шпионка! Жан-Поль, почему ты молчишь? Понимаю, что ты шокирован и напуган, но мне нужно знать, как мне поступить. Жан-Поль?
Ответом ей был гренадерский храп: великий Годо спал, прикорнув у нее на плече, и пропустил ее чистосердечное признание.
Наутро Милена ужаснулась, поняв, что накануне перебрала бордо и чуть не угробила себя, а заодно и Жана-Поля. Тот, конечно, ничего не услышал, а если и услышал, то решительно не помнил.
Милена приняла решение никому больше ничего не говорить. Однако понимала, что не может оставшиеся годы жить в постоянном страхе, ожидая звонка в дверь и появления на пороге очередного Гордиона.
Когда по телевизору пошли кадры с народными массами в Экаресте, пытающимися взять штурмом мрачное здание, в котором располагалось центральное управление герцословацкого КГБ и в котором находился архив, то она поняла, что пришло время наведаться на родину.
Иначе могло стать поздно.
* * *
Прямо на следующий день Милена вылетела в Экарест и, оказавшись на улицах столицы, вдруг поняла, что то, что раньше казалось ей величественным и грандиозным, сейчас производит впечатление замшелого и провинциального.
Она никому не сказала о приезде в Экарест, даже родителям об этом не сообщила, так как не хотела привлекать ненужного внимания. Наряд Милена выбрала самый непримечательный — плащ с поднятым воротником, нацепила темные очки и хоть и дорогую, но скромной расцветки шелковую косынку из последней коллекции Жана-Поля.
Здание КГБ, который был упразднен одним из первых указов нового президента страны, было оцеплено, потому что архив, как объявили по телевидению, был достоянием народа: его собирались передать на изучение историкам и политологам, а затем опубликовать имена всех без исключения агентов.
Милена не могла допустить, чтобы ее имя было предано огласке. Тем более она понимала, что в первую очередь архив прошерстят, пытаясь отыскать фамилии известных людей.
А она уже стала известной личностью.
Проникнуть на территорию архива КГБ она, конечно, не могла, а если бы и могла, то все равно бы не отыскала свое дело среди многих тысяч папок, надежно сокрытых в подземных бетонных лабиринтах. Поэтому Милена обратилась за помощью к новому министру внутренних дел, чьи подчиненные заведовали изучением архива бывшего КГБ. Узнав, в каком ресторане любит теперь ужинать новая элита, Милена появилась там в очередном творении Жана-Поля — и сразу привлекла внимание находившегося там министра.
