— А кто такой фарцовщик? — спросила тихоня, а другая, душа компании, заливаясь гоготом, добавила:
— Деревня! Ты еще спроси, что делают в борделе!
— Борделят? — ужаснулась тихоня. И на этот раз Милена не смогла сдержать улыбки.
А однажды они, придя в сквер, увидели, что он закрыт, так как по аллеям двигались тощие волосатые фотографы, щелкавшие высоченных девиц в развевающихся одеждах и с немыслимыми прическами.
— Фотосессия! — заявила одна из подруг с завистью. — Вы же слышали, что в Экаресте выходит теперь свой журнал мод. Наш, герцословацкий. Причем не такой отстой, как все эти смешные «Колхозницы» и «Ткачихи на посту». А такой, как на Западе — с настоящими фотомоделями!
Прильнув к чугунной решетке сквера, Милена наблюдала за тем, с какой грацией девицы порхают по дорожкам. За тем, как они меняют в отгороженном ширмами закутке наряды. За тем, как фотографы отдают им распоряжения.
Главным же был, как уяснила для себя Милена, невысокий лысый тип в ярко-желтом кожаном плаще, красных штиблетах и с длинным клетчатым шарфом.
— Ну, айда в кафе-мороженое! — потянули Милену подруги, а девушка вдруг поняла: она ведь ничем не хуже, а даже лучше этих надменных девиц-фотомоделей. И они живут в том мире, куда она так хотела попасть и который для нее пока что был закрыт. Примерно как закрыт вход в сквер, в котором шла фотосессия.
Милена посмотрела на подруг, и ей стало ясно: сейчас или никогда!
— Ну, вы идите, я знаю, где вас найти! — сказала она девицам, и те убежали, оставив ее одну около решетки.
В голове Милены созрел план. Если ей кто и мог помочь, так это вот этот пестро одетый лысый тип с шарфом и в штиблетах. Прислушавшись к репликам тех, кто находился в сквере, Милена уяснила, что его зовут Лариосик и что он является — и тут Милена затаила дыхание — заместителем главного редактора журнала мод «Стильный Экарест».
Ждать пришлось долго, подруги наверняка волновались, одна из них даже пришла за ней, но Милена сказала, что у нее крайне важное дело, и осталась около забора.
Дело и правда было крайне важное. Она хотела заставить этого самого Лариосика взять ее в фотомодели. Ведь кто, если не он, мог помочь ей начать карьеру в этом шикарном сверкающем мире.
Сначала Экарест, а там и Париж. И Елисейские Поля, и набережная Сены, и Фонтенбло…
Наконец сделали паузу, и Милена просто перелезла через забор и, приземлившись на траву, направилась к стоявшему около старого вяза Лариосику, курившему сигарету и попивавшему поданный ему ассистенткой кофе.
— Извините, — проговорила Милена, и Лариосик, видимо, перепугавшись, дернулся и расплескал кофе себе на желтый плащ.
— Овца, ты меня едва до инфаркта не довела! Ты что, слепая? — начал он, однако осекся, взглянув на Милену. На его некрасивом лице возникла сальная улыбка.
— Извините, — Милена окончательно смутилась. — Я не хотела. Давайте я вытру.
Сорвав с шеи шарфик (дорогой, из шелка, подаренный ей родителями на шестнадцатилетие), Милена принялась старательно оттирать кожаный плащ Лариосика.
— Ты мне и штаны вытри! — усмехнулся тот, и Милена беспрекословно выполнила это. При этом Лариосик отчего-то все тыкал ей своей ширинкой в лицо. Милене было неприятно, однако она терпела, так как перед глазами маячили красоты Парижа.
— Фотомоделью, поди, хочешь стать? — произнес хрипло Лариосик, и Милена, отдернув руку от его штанов, кивнула.
Тот все так же хрипло проговорил:
— У меня глаз наметанный, я вижу, что у тебя есть реальный шанс, девочка. Однако ты ведь понимаешь, что таких, как ты, сотни?
Милена снова кивнула и попыталась подняться, а Лариосик, положив ей руку на голову, заявил:
— Нет, нет, сиди так. Из-за кустов тебя отсюда не видно. Так понимаешь?
Милена опять кивнула, а Лариосик заявил:
— Но ведь в итоге я решаю, кого будут фотографировать, а кого нет. И если я скажу, что в следующий раз на фотосессию, которая, кстати, будет проходить на яхте, надо взять тебя, то тебя возьмут!
— Спасибо, — пробормотала Милена, не веря своим ушам, получилось — и так легко!
— Но могу сказать, чтобы тебя не брали, и тогда тебя нигде и никогда не возьмут. Я, сама понимаешь, человек влиятельный. — Голос Лариосика стал бархатным. — Но чтобы оказаться на следующей фотосессии, тебе надо пройти кастинг. Знаешь, что это?
Милена отрицательно качнула головой, а Лариосик добавил:
— Своего рода экзамен на право стать фотомоделью. И, если хочешь, ты можешь пройти его прямо сейчас!
— Хочу, — заявила Милена. — Мне что, надо пройтись как манекенщица по дорожке? Позировать фотографу…
Лариосик схватил ее жесткими пальцами с нестриженными, желтыми от никотина ногтями за подбородок и сказал:
— Это лишнее. Такой милашке, как ты, надо пройти кастинг совершенно иного плана. Ты ведь готова на все? Учти, жизнь фотомодели полна неожиданностей!
— Я знаю, — ответила Милена, которая читала о невероятных карьерах западных манекенщиц в «Стильном Экаресте». — И я готова на все!
Лариосик повлек ее за вяз и прошептал:
— Тогда давай, девочка! Сама понимаешь, что в нашем деле надо уметь ублажить начальство. Так что ублажи меня!
И Милена вдруг заметила, что он расстегивает ширинку. Девушка отпрянула, а Лариосик заявил:
— Ну, давай же! Чего ты? Не строй из себя девственницу! Я что, таких, как ты, не знаю?
Девственницей Милена не была, но и шлюхой, наподобие Арины из параллельного класса, тоже.
И она имела представление о том, чего добивался от нее Лариосик, застывший перед ней с расстегнутой ширинкой.
— Учти, девочка, я могу и передумать. Думаешь, другие ломаться будут? Подумай об уникальном шансе.
Милена не двигалась. Лариосик, матерясь, застегнул ширинку.
— Отвали! Нам надо работать. А таких, как ты, хоть пруд пруди.
Милена произнесла:
— Хорошо, я согласна. Только с закрытыми глазами…
— Да хоть с зажатым носом! — гаркнул Лариосик и снова с мерзким звуком расстегнул ширинку.
* * *
Милена, тяжело дыша и чувствуя рвотные позывы, сидела на траве, прислонившись к могучему вязу. В последний момент она все же не смогла решиться на то, чтобы… чтобы сделать то, чего столь настоятельно требовал от нее Ларисок. Тот был, конечно, в гневе и, с треском застегивая ширинку, обозвал ее «тупой девственницей» и «вшивой школьницей».
Милена почувствовала себя премерзко, когда, чуть ли не плача, заявила, что все же сделает это, но… не здесь и сейчас, в парке, а в другом месте, где их никто не сможет увидеть. И пусть она поступит не как комсомолка, но она поступит правильно. И пусть это цена за начало карьеры, которая, она не сомневалась, сложится удачно. Лариосик, окинув ее презрительным взглядом, сказал, чтобы она подошла к восьми, тогда он даст ей адрес, по которому ей на днях надо будет прийти.
