Впрочем, она в самом деле считала, что оба старших отпрыска Делберта не справлялись с делами и что Тициан через несколько лет мог бы действительно сменить их на одном или на другом посту. Или на обоих сразу.
Ясна продолжала выплевывать угрозы, а Милена кратко заметила:
— Хочешь виски? Ты ведь наверняка любишь выпить виски с утреца. Под стейк очень даже хорошо идет.
Ясна запнулась, а потом прошипела:
— Учти, дрянь, я за тобой очень внимательно наблюдаю! И если твои интриги затронут интересы моих мальчиков, то тебе и твоему Тицианчику не поздоровится!
Придвинувшись к Ясне, Милена ответила ей в тон:
— А если ты будешь угрожать мне и тем более моему сыну, то я приложу все усилия, чтобы тебе и твоим мальчикам пришлось ой как худо. Все же не забывай, что спишь с Делбертом не ты, а я!
Хотя это не вполне соответствовало действительности: если она и спала с Делбертом, то не чаще раза в несколько месяцев. Но Ясне это было знать вовсе не обязательно.
На лице Ясны зажглась и тотчас потухла торжествующая улыбка, и она буквально пропела:
— Хорошо, как знаешь, Милена! Ну, мне пора! Меня ждет мой утренний виски!
Она выплыла из гостиной, громко, наверняка нарочно, хлопнув входной дверью. Озадаченная Милена никак не могла взять в толк, что это значило и отчего Ясна заявилась к ней, дабы на пустом месте устроить дикий скандал. Да, они не любили друг друга, но ведь той должно быть понятно, что никаких попыток спихнуть ее «милых мальчиков» с их постов она не предпринимала.
Во всяком случае, пока что.
Милена прилегла на диван, однако быстро заметила, что расслабиться не получится. Ее мысли возвращались к Грэгу. К ее шикарной, но, по сути, столь пустой жизни с Делбертом. К ее обязанностям первой леди, которые она ненавидела. К внезапно снова объявившемуся Гордиону. Даже к замаячившей на горизонте возможности отставки Делберта — или процедуре его отстранения от власти партией Старой Ведьмы, которая теперь задавала тон на Капитолии. Даже к возможной Третьей мировой.
И снова к Грэгу.
Понимая, что покоя ей не найти, Милена поднялась, перед зеркалом привела себя в порядок и отправилась на кухню, дабы проверить, на какой стадии находится подготовка праздничного ужина.
Находясь на большой лестнице, она услышала возбужденные голоса и заметила шествовавшего по коридору Делберта с красным лицом и выпяченной нижней губой, что означало крайнюю степень упрямства и озлобленности.
— Нет, Делберт, я не подам в отставку! — кричал практически бежавший за ним Майк Флинт, советник по национальной безопасности. — Я сказал тебе всю правду! Как тогда и на слушаниях в Конгрессе. Коварные русские меня элементарно подставили.
Ухмылявшийся Бизз Бартон буквально пропел:
— Подставить можно только тогда, когда есть при помощи чего подставить, не так ли? Или я слишком сложно формулирую для твоего мозга заправского вояки, Майк?
Оба — Флинт и Бартон — не переваривали друг друга и с самого начала боролись за влияние на Делберта. И, похоже, победу одерживал все же Бартон.
Делберт вдруг развернулся и, вперив в обоих свой знаменитый немигающий взгляд, выдал свою коронную фразу:
— Ты уволен!
Бартон, чье лицо расплылось в довольной улыбке, толкнул Майка Флинта в бок локтем и заметил:
— Что же, Майк, президент прав — тебе давно пора в отставку. Не хочешь уходить по собственной воле, тебя вышвырнут из Белого дома, как котенка. Точнее, как захаживавшую на кусок проплаченного сыра к коварным русским грязную старую крысу!
— Делберт, прошу тебя, не принимай поспешных решений, ведь вся эта комбинация демократов рассчитана на то, чтобы вывести тебя из равновесия и в итоге… — раздался взволнованный голос подоспевшего Джереми, который явно благоволил к Флинту, бывшему марионеткой в его руках и находившемуся на ножах со столь опасным и умудренным опытом Бартоном.
— Я тебя не спрашивал! — отчеканил Делберт, даже не взглянув на зятя, с лица которого, и без того аристократически-бледного, схлынула вся краска. Милена знала, что Делберт раньше никогда не разговаривал в таком тоне с Джереми.
— Ну, Майк, старина, собирай вещички и на выход, — продолжал издеваться над поверженным врагом Бартон, а президент Грамп гаркнул:
— И ты, Бизз, тоже уволен!
Бартон, сначала явно не осознав, что имеет в виду Делберт, с ухмылкой взглянул на него, а потом ухмылку с его полного бородатого лица стерли словно грязной тряпкой.
— Но, Делберт, ты не можешь просто взять и уволить меня! Я обеспечил тебе победу на выборах. Я — главный идеолог «грампизма». Я…
— Ты, — произнес муж-президент, чье лицо наливалось кровью все сильнее и сильнее, — никто и ничто, Бизз! Запомни — без меня ты ноль без палочки! Даже и не ноль, а величина отрицательная! И не говори мне, что я могу, а чего нет, потому что я — президент. А ты… А ты только что уволенный советник!
Бартон, держась за грудь, привалился к стене, то ли разыгрывая сердечный приступ, то ли в самом деле став жертвой стресса. Делберт кинул ошеломленному Джереми:
— Позаботься о них. Флинту нужен бокал коньяка. Хотя нет, лучше целая бутылка. Ты ведь такое любишь, Майк? И Биззу требуется врач. Ну, или знатный пинок коленом под его жирный зад. Думаю, ты, как любитель фитнеса, справишься и с тем, и с другим!
Сам же президент прошествовал к лестнице и, заметив Милену, которая получила от сцены, которой стала свидетельницей, колоссальное удовольствие, произнес:
— Пойдешь со мной. Прилетел китаец. До этого до меня уже пытался дозвониться его шеф из Пекина, но я был занят. Надо встретить.
Джереми, бросив стонущего Бизза и шатающегося Майка, кинулся вслед за тестем.
— Делберт, я с большой охотой могу присутствовать при твоей беседе с китайским послом. И, думаю, тебе надо принять сначала звонок из Пекина, потому что…
Делберт, чье лицо постепенно принимало нормальный оттенок, отрезал:
— Лучше с большой охотой отправься к своей жене и вашим очаровательным близнецам. Ты им нужнее, чем мне на конфиденциальном разговоре с китайцем. — Затем, обращаясь к Милене, спросил: — Где этот идиот Луи? Пусть приведет с порядок мои волосы!
При помощи подоспевшего Грэга, который отдал распоряжение по рации, в два счета разыскали стилиста, прискакавшего со своим алюминиевым кофром и прямо на лестнице сноровисто причесавшего и облившего порцией лака для волос кудри президента.
Милена поправила съехавший в сторону галстук мужа и поцеловала его в отвислую щеку.
— Ты был неподражаем, — прошептала она, а Делберт, усмехнувшись, заявил:
— Знаю, дорогая!
Затем, взяв ее за руку, отправился с ней вниз по лестнице. Милена вдруг ощутила, что, несмотря на все, любит этого эксцентричного и жестокого человека. Любит? Она была уверена, что никогда его не любила. Во всяком случае, когда вышла за него замуж.
