Всмотревшись во тьму, Милена поежилась — ночь предстояла бурная. Впрочем, наверняка не для этой француженки — та в течение всего вечера пыталась завести с Делбертом разговор о том, что ей и ее партии требуется финансовая поддержка и что ради оной она готова пойти на все. Но Делберт, явно уже потерявший интерес к мадам, отделывался общими фразами, разыгрывал из себя джентльмена старой школы, что мог при желании делать на редкость убедительно, и отвергал все ее попытки говорить о политике и о том, на что именно готова эта француженка ради поддержки с его стороны.
Оказывается, мадам грозило то, что она сама некоторое время назад провернула со своим родным папашей: ее юная прелестная племянница, похожая на Белоснежку, но расистка до мозга костей, считала свою тетушку размазней и предательницей дела великого деда, который во внучке души не чаял, и объявила Марианне войну, желая свергнуть ее, спихнуть с поста лидера партии и самой перенять бразды правления.
И эта француженка не придумала ничего лучше, чем пытаться обольстить Делберта, не понимая, что хитрые Злата с Джереми вызвали ее в «Зимний Белый дом» с иной целью, желая досадить Милене и попытаться устроить мадам триумф — если не во французской политике, так хотя бы в постели американского президента. Ну, или в крайнем случае на ковре его спальни или подле рукомойника в президентской ванной.
А Делберт если кого на дух и не переваривал, так это неудачников, точнее канючивших и добивавшихся его милости неудачников. И, соответственно, неудачниц тоже. Поэтому чем яростнее мадам атаковала Делберта, тем быстрее нарастали его раздражение и нежелание ей помочь.
Похоже, в этот раз Злата и в особенности ее пай-мальчик и по совместительству прожженный циник Джереми явно просчитались. Этой француженке не только не обломится помощь со стороны Делберта, хотя бы неформальная и хорошо законспирированная, но она не удостоится и чести снова с ним переспать.
Какая, однако, жалость!
— Убить? — пробормотала Милена, не понимая, отчего сын говорит такие вещи. С чего он взял, что Делберта кто-то хочет убить? Вернее, наверняка имелась масса людей, желавших уничтожить Делберта, особенно много таких было среди фанатичных поклонников Старой Ведьмы — все еще не смирившихся с ее поражением, тем паче, что Старая Ведьма набрала по стране голосов на три с половиной миллиона больше, чем Делберт, но позорно «пролетела» с числом выборщиков от штатов, уступив в этом Делберту. И для этих умалишенных законно выбранным президентом США была именно что Старая Ведьма, а Делберт — подлым узурпатором, захватившим в свои грязные руки верховную власть. И наиболее отвязные из них были готовы решить проблему, которой являлся для них Делберт, путем физического устранения.
Однако Милена не сомневалась, что на территории «Зимнего Белого дома», надежно охраняемой секретной службой, таковых не было.
Или она ошибалась?
Милена взглянула на сына — и убедилась, что он уже заснул, выпятив во сне нижнюю челюсть и причмокивая (и так походя при этом на своего своенравного отца). Милена поцеловала Тициана, поправила одеяло, потушила свет и вышла из комнаты.
И столкнулась с Делбертом-младшим, который, казалось, был крайне удивлен, увидев ее выходящей из апартаментов сына.
— Что ты здесь делаешь? — выпалил он, таращась на Милену, а та, заметив, что у старшего отпрыска Делберта под пиджаком что-то топорщится, парировала:
— Это комната моего сына. А вот что ты здесь делаешь?
Делберт-младший замялся, а потом выпалил:
— Ну, я пришел… пришел извиниться за то, что поднял сегодня на малыша Тициана руку. Мне очень жаль…
Милена ни на секунду не поверила в произнесенное сбивчивым тоном извинение. До нее доходили кое-какие слухи о том, что Делберт-младший поднимал руку на своих четырех детей (в возрасте от семи до шестнадцати лет), причем регулярно. Однако эту привычку он перенял от своего отца, который не видел ничего зазорного в физических наказаниях отпрысков, о чем время от времени сообщал своим восторженным подписчикам в «Твиттере», а также в интервью, ввергая в шок либералов и прочих оголтелых фанатов Старой Ведьмы. Милена знала, что Делберт намеренно преувеличивал свою отцовскую суровость, потому что это позволяло ему заручиться поддержкой крайне консервативных избирателей, для которых эксцентричный нью-йоркский миллиардер, женатый третьим браком на иностранке и кичившийся своими любовными похождениями, был далек от идеала принципиального консервативного политика.
Да, если Делберт-старший играл свою роль, свято веря, что то, что он в данный момент пишет в «Твиттер», и есть правда, то Делберт-младший, кажется, приняв фантазии отца за чистую монету, претворял его суровые советы в жизнь, причем при воспитании собственных — в отношении этого у Милены сомнений не было — милых и несчастных детей.
— Тебе в самом деле жаль? — произнесла Милена и, подняв руку, дала пасынку оплеуху — не сильную, но ошеломившую напыщенного тридцативосьмилетнего мужика. — Мне тоже!
Делберт-младший попятился, а затем, неуклюже развернувшись, пустился наутек.
Милена, вдруг ощутив усталость, машинально вытерла руку о платье. Завтра — Сочельник, однако праздничного настроения у нее абсолютно не было. Да и с чего ему, собственно, быть?
Женщина заметила резко шагнувшего за угол коридора агента секретной службы, который наверняка видел, как она закатила пощечину сынку президента. Это повлечет за собой очередной виток сплетен, часть которых наверняка попадет в либеральные СМИ, горой стоявшие за Старую Ведьму и лютой ненавистью ненавидевшие Делберта.
Пожелав агенту, который таращился на нее, как на призрак, доброй ночи и прелестно улыбнувшись, Милена отправилась к себе в апартаменты.
По пути она встретила верного Франклина, который поклонился и спросил, не будет ли каких-либо распоряжений. На золотом подносе она заметила тонкую фарфоровую чашку с молоком, которую требовал себе Делберт, причем с тех пор, как вычитал, что такая же традиция якобы была у президента Джорджа Вашингтона.
— Нет, благодарю! И ложитесь спать, Франклин, больше вы президенту и мне не потребуетесь!
Дворецкий поклонился и, пожелав доброй ночи, отправился на половину Делберта.
Закрыв дверь, Милена осмотрелась и осторожно прошла в спальню. Более всего она опасалась, что снова обнаружит на столике послание от Гордиона с кодовой фразой. Корзина с желтыми розами была еще на месте, однако никакой новой записки не появилось.
Переведя дух и чувствуя, что у нее буквально камень с души свалился, Милена у зеркала небрежно сбросила платье, а затем в течение десяти минут делала гимнастические упражнения, простые, но невероятно действенные, а потом отправилась в ванную.
Открытку, воткнутую среди бесчисленных баночек и флаконов, она увидела не сразу, а уже когда лежала в купели и второй раз за день нежилась в покрытой ароматной пеной ванне. Она, рассеянно улыбаясь, думала о том, что все прошло не так уж и плохо и что мадам из Франции осталась с носом, и что ее наверняка в ближайшие месяцы, если не недели, сковырнет с поста лидера партии собственная честолюбивая и в еще большей степени, чем Марианна (что, вообще-то, было практически невероятно), беспринципная и охочая до власти племянница, когда ее взгляд, блуждая по обширной ванной, вдруг отметил странную деталь — и, приглядевшись, она увидела торчавшую меж флаконов открытку.
