Перед отъездом мы с дедом обошли лагерь внимательно глядя под ноги. Лагерем мы вставали не в первый раз и прекрасно знали, что малышня что-нибудь да забудет или потеряет. Вот и в этот раз нашли одну ложку, судя по вычеканенным мной инициалам Олину, и моток ниток с воткнутой иголкой. Последнюю, похоже, Марина утеряла, это она поправлял разошедшийся шов юбки у Лука. Вот и до неё дошло, а то хваталась, что всегда что берёт, кладёт на место. Так что выезжали мы на дорогу при всё ещё пунцовеющей сестричке. Дорога не сказать, что была забита, но народу хватало, как в принципе и техники. Даже встали на обочине, пропуская длинную автоколонну крытых грузовиков. Не знаю, что везли к фронту, но машины гружёные и самое печальное, никакого прикрытия с воздуха. Зениток вообще не было.
Заметив брошенную машину, крытый грузовик, «Захар», он же «Зис-5», я насторожился, а когда проезжал мимо отметил, что рядом никого и поднята одна сторона капота. Они по бокам открываются. Видимо закипел, крышка радиатора была не закручена, а просто прикрыта, и то криво. Может водитель за водой ушёл, может ещё что, но вокруг реально никого не было. Машина ранее двигалась в одном с нами направлении, у меня было желание пошукать в ней, вдруг брошена, а внутри что интересное и ценное, но при свидетелях, ещё мародёром сочтут, тут это быстро. Даже не признают священного права трофея. Для меня это действительно священно, что мной в бою взято — то свято. Для теперешних командиров это пустой звук, всё что снял с тела противника, надлежит сдать, иначе навесят табличку мародёр и трибунал. Это так командиры охочие до трофеев сделали, чтобы те к их липким ручонкам приставали, а не к рукам простых красноармейцев. Таково моё личное мнение. К частью, я не военнослужащий, к которым это относиться, максимум оплеуху отхвачу, по малолетству, если за руку поймают. Однако всё равно подобные моральные принципы не по мне. Нет, я знаю кто такой мародёр, и кто такой трофейщик. Граница между ними действительно зыбкая, но я её чётко видел. Да шакалить по грузовику, а по-другому это не назовёшь, не стоит. С другой стороны если один и обеспечиваешь только себя, можно пропустить добычу, но когда на твоих плечах вся семья, тут моральные принципы нужно задвинуть в сторону и сделать всё, чтобы довести её до Москвы и устроить не хуже чем ранее, а лучше чтобы было лучше. Уж извините за слоган.
Так что мы проехали мимо грузовика, а он точно не порожний, и покатили дальше. Буквально через километр, всего километров на пять удалились от озера, мы смогли увидеть, кого вчера бомбили немцы, из стаи которых мы ранее выдернули два летающих падальщика. Сидевшая рядом со мной Аня, только охнула, рассматривая битую технику, пока я объезжал воронки. Убитых видно не было, всё же тяжёлое зрелище для детей, их похоронить успели, я видел аж три братские могилы в разных местах с ещё свежей землёй. А вот технику, ту что была повреждена или сгорела, её не тронули. Целую угнали, а вот у повреждённых стояло несколько машин и работали технари. Видимо снимали нужные узлы. Да уж. Понять их тоже можно. Удивительно, но факт, при валовом производстве танков в Советском Союзе, не производились и не выпускались запасные части для этих танков. Я когда узнал, был в шоке. Мне об этом капитан-танкист рассказал, который лежал в госпитале, где рожала мама. Я тогда в основном ходил по палатам тяжелораненых, безнадёжных, как их считали, это капитан был из них. Вот я, решив побыть рядом, играл им, а когда уставал, расспрашивал. А вопросов у меня было много. Если они не скрипели зубами от боли как этот капитан, всё тело сплошной ожог, то с охоткой отвечали. Врать им на границе жизни и смерти смысла не было, так что я изрядно пополнил свой багаж знаний. Вот и оказалось что на несколько тысяч заявленных танков, боеспособными были чуть больше половины. Остальные просто доноры, с них снимали запчасти, чтобы боевые машины могли сдвинуться с места. Ну а когда подразделения покинули места дислокации, доноры то на месте остались, так что неистощимый источник запчастей для танкистов это вот такие расстрелянные с воздуха колонны. Причём, самое интересно, запчасти с танков одной модели, но разных заводов, не подходили друг к другу. Да даже запчасти с одного завода, если попробовать перекинуть с одного танка на другой, тот тут пятьдесят на пятьдесят. Никакого ГОСТа. Фактически получается, каждый танк уникален в своём роде и неповторим. Вот и возили техники с собой изрядный запас и детали просто подгоняли на места, если не получалось, искали что подойдёт среди запаса. Если не находили, значит, танк превращался в очередного донора. Вот такой принцип. И это если в тылу спокойно, если он откатывается, о донорах обычно забывают. Тут же шла работа, значит, фронт пока стоит. Кстати, тот капитан-танкист прожил семь часов. Я только через пару минут, наигрывая заказанную им песню, заметил, что он мёртв. Вздохнув, пересел к другому раненому, лётчику-истребителю. В палатке безнадёжных было одиннадцать коек. Умирал один, заносили другого. Конвейер, который не останавливался. За те пять суток, что я проводил в госпитале, на моих глазах умерло порядка двадцати тяжелораненых, среди них был один генерал-майор. Сильный мужик, всё что ниже живота фактически отсутствовало, миной накрыло, разорвало, а крепился и как-то смог протянуть ещё несколько часов. Умер у нас в палатке безнадёжных. Его даже оперировать не стали когда привезли, хотя адъютант пистолетом махал у носа хирурга, смысла не было, много раненых ждали своей участи и у них в отличие от генерала, шансы выжить были. Может кто-то удивиться, что я только у безнадёжных был, но я испытывал к ним чувство благодарности, уважения, и уж что говорить, жалости. Они ведь фактически брошенными были, умирали в одиночку или в окружении таких же бедолаг, а так я хоть как-то старался ослабить их мучения и умирали они зная что рядом кто-то сидит и сопереживает, не чувствовали они себя одинокими, за что и были благодарны. Это был тот крест, что я взвалил на себя. Увидел их случайно и не смог пройти мимо, не отвернулся, пряча глаза как другие.
Вздохнув и тряхнув головой, развеивая воспоминания, я осмотрелся. По моим прикидкам немцы раздолбали на узкой лесной дороге порядка двадцати танков. Из них штук семь в относительном порядке. В том смысле, что не горели. Лежали на боку, или вверх гусеницами, некоторые без башен, но не горели.
— А что это за танк? — спросила Аня, указав на перевёрнутый корпус без гусениц и башни.
— «Тридцатьчетвёрка», — рассеяно ответил я. — Видимо рядом упала тяжёлая бомба, вон как его в сторону отшвырнуло, содрав гусеницы и башню. Наверное, раз пять перевернуло и если бы не эта полуупавшая сосна, так и дальше бы кувыркался.
Пока мы путешествовали, то не раз видели военные колонны, даже танковые начали встречаться, так что указывая на разную технику, я учил своих кто там движется. Но сейчас корпус был так обезображен, что сестрёнка была в сомнении, вот я ей и прояснил момент, который видел отчетливо, как и след кувырков корпуса танка на земле. Тут много было упавших деревьев на опушке, двигались мы еле-еле, да ещё воронок хватало, так что определить, что тут происходило, было можно. Да и видели мы вчера эту бомбёжку, что уж говорить, и чёрные столбы горевшей техники тоже.
— Жалко их, — вздохнула сестричка.
— Это да, неприятно смотреть на битую технику, особенно если она наша… О, смотри, разбитая зенитка. Буксируемая тридцатисемимиллиметровая.
