— Да мне татарин чуток горло не сломал!
Зарезанных было пятеро. Это были дозорные, которых врасплох захватили нападавшие татары. Отошли на средину реки, но с рассветом вернулись. Обшарили татар. Оглядели их внимательно. Человек с тридцать...
— Какие-то новые татары-то! — заметили разницу. — Черные какие-то, раскосые. Не то что наши!
— Каки они тебе наши! От этих наших зараз к своим на тот свет уберешься.
— Кто ж это такие?
— Барабинцы! С юга!
— Неужто Кучуму помочь пришла?
— Пришла не пришла... А без огненного припасу
совсем друга песня! Не гожая така музыка!
— Ничо! — сказал Ермак. — Вот до каравана догребемся — там и порох, и селитра, и всякий припас...
— А где он, караван-то этот? — как всегда засомневался Мещеряк. — Может, его и не было! Татарва заманивает!
— Поглядим, да назад возвернемся, а страху наведем!
— Да уж без огня наведешь!
— Что это за река впадает? — просил Ермак.
— Должно, Ишим, — ответил Сарын. — Елыгай
говорил — Ишим.
Шип-река
Весть о том, что Ермак пошел вверх по Иртышу, была подобна грому среди ясного неба, грозе, которой смертельно боятся татары и все восточные люди, выросшие под сухими безоблачными небесами.
Ужас и растерянность охватили всех в Бегишевом городище, где отсиживался Карача и куда стягивались сборные татары, чтобы вновь штурмовать Кашлык. Ахмат-карача чуть не подавился куском мяса, когда в его юрту рухнул дозорный.
— Ахмат-хан, казаки идут!
Минуту Карача сидел с раскрытым ртом:
— Как, откуда?
Первой мыслью было — бежать! На коней — и в степь. Поддавшись страху, Карача даже пополз прямо через дастархан к дверям, но опомнился:
— Какие казаки? Откуда они взялись? Подкрепление из Москвы? Русские пришли? Но вестей о подкреплении не было! Кто это?
— Ермак-бек! Ермак! Его люди! — затараторил дозорный. — Из Кашлыка. Ермак на переднем корабле, его видели!
— Сколько стругов? — почти машинально спросил Карача.
— Пять! — вытянул короткопалую пятерню дозорный.
— Вон пошел! — крикнул Карача. И, оставшись один, заставил себя успокоиться. Он поджал ноги, закрыл глаза, как учили его бухарские дервиши, и стал повторять на низкой ноте, выпевая: «Алла иллия илиям, акбар», покачиваясь из стороны в сторону. Сначала голос срывался, но вскоре загудел, как натянутая струна комуза... «Алла иллия...» Мысли постепенно приходили в порядок.
— На стругах не больше ста человек... Куда плывут?
Чем больше думал, тем больше успокаивался.
— Нет у Ермака силы... Обманывает.
Однако по шуму в лагере, по истерическим всхлипываниям женщин в женской юрте догадался, что на чернь, на баб этот поход впечатление произвел. Ермака боятся как огня! Раз Ермак на стругах — значит, опять он силен!
Когда загнали его, как сурка в нору, в Кашлык да обложили со всех сторон — тогда весело было, ясно — недолго ему мешать ханам править Сибирью. А вон как вышло.
И лесные, дикие люди наверняка поверят, что Ермак — Бог бессмертный. Сейчас из лесов своих проклятых выползут — понатащат ясака... Как же! Защитник! Спаситель!
— Ай-яя! — Карача в ярости кулаком по дастархану ударил. — Опередил! Не дал с Сеид-ханом соединиться. Не дал собраться большому войску! Сейчас те, кто послабее духом, кто только в большом войске хорош, побегут в разные стороны. Навоз-людишки! Не такие, как у Ермака. Они гожие, когда их много, но только когда их много. Навозом можно и богатыря задавить... Но только когда их много... опередил!
Карача хлопнул в ладоши — призвал есаулов. Тихие, подобострастные, они вползли в юрту, пряча лица.
— Прохлопали! Собаки! — Карача прополз мимо них, раздавая оплеухи.
Но хитрые есаулы выли, а морды прятали, попадали оплеухи по халатам да шапкам. Однако их испуганный вид успокоил ярость Карачи, он отдышался и сказал, вернувшись на свое ханское место:
— Силы у Ермака нет! Пусть плывет, как глупая рыба, которая идет в расставленные сети! Нужно умно их расставить. Пусть в каждом стойбище, в каждом урочище верные люди запоминают каждое слово, сказанное казаками, и доносят мне. Пусть вызнают, чего он хочет и куда плывет. Куда? — И уже вслед есаулам, которые кланяясь и пятясь выходили из юрты, крикнул: — Самое главное! Узнайте, сколько у него огненного боя! Сколько мультуков? У него должно быть мало огненного боя!
Приказ возымел действие, и не только потому, что здесь, в Тав-Отузской волости, было большинство татар, но и потому, что здесь были настоящие крепости.
Полагаясь на Уральский хребет, ни Кучум, ни его предшественники не строили серьезных крепостей ни на Тагиле, ни на Туре, ни на Оби. Столетиями здесь на Сибирское ханство никто не нападал. Казачьему отряду не пришлось штурмовать ни одного правильно построенного и укрепленного урочища. Кучум бросал против Ермака в десятки раз превосходившие его силы, но сражения происходили в открытой местности — крепостей не было. Два укрепления: Карачин-остров и выдержавший четырехмесячную осаду Кашлык — были построены казаками.
Иное дело — южная граница Сибирского ханства, где шли почти непрерывные стычки с казахскими кочевыми ордами и мигрирующими на запад полчищами калмыков. Здесь бывали сражения, и серьезные сражения! Здесь сосредоточивались основные резервы Кучума. Здесь была линия обороны, здесь были и крепости. Вот здесь-то казаки и напоролись на «городок опасный Кулары».
Грозно вздымались его глинобитные стены; проверен и пристрелян был лучниками каждый вершок земли перед крепостью. Ров, вал, угловые башни, стены и крепкий, хорошо обученный, закаленный в обороне против калмыков и казахов трехсотенный гарнизон.
— А ну, братцы, навались! — рявкнули атаманы, и казаки кинулись к стенам, как всегда стараясь взять ее «изгоном», пока враг не опомнился от неожиданности нападения.
Не тут-то было! Будто поле ржи выросло перед казаками от впившихся в землю стрел. Трое повадились, раненные в шею и в лицо.
Вторая шеренга изготовилась, положила пищали на бердыши:
— Целься! Пали!
Зашипел порох! Грохнуло, окутав густым черным дымом стрелявших. Пули ушли в сторону стен и стали шмякаться в закаменевшие саманы.
Со стен, недосягаемые для стрельбы, кричали обидное лучники. Отходили, нападали, тащили к стенам лестницы, забрасывали веревки с крючьями на стены и откатывались обратно отгоняемые точной, прицельной стрельбой казаки.
С каждым днем мрачнел Ермак. Наконец на шестой день не выдержал.
— Шабаш, братцы! — сказал он изготовившимся к атаке казакам. — Неча нам здеся понапрасну время терять!
