Отрицать этого я не стал.
— Да он вообще ни к чему не расположен, а уж к вам двоим тем более.
— Он, наверное, расист. Ты тоже?
Рыжий слегка повернул голову, пытаясь углядеть Луиса (парень, надо отдать должное, не робкого десятка).
— Какой же я расист, — удивился Луис. — Я ж черный.
Прозвучало как-то неубедительно, но русский услышанным, похоже, удовлетворился.
— Нам нужен Фрэнк Меррик, — продолжил он. — Хочешь, мы тебя подмажем, чтоб ты нам о нем рассказал?
— Деньгами?
— Само собой, а чем же еще, — заулыбался он. Разговор становился ему определенно по нраву.
— Да не надо мне денег, — сказал я. — У меня и так хватает. Единственное, чего хотелось бы, это чтоб вы со своим дружком убрались отсюда поскорее. Видишь, он мне прямо на проезд капает.
Русский поглядел с неподдельным огорчением.
— Вот беда-то.
— Ничего, отмою.
— Да я насчет денег.
— Я понимаю. Вставай.
Он встал. Луис сзади проверял «шеви» на содержимое. Среди всего прочего там оказались классический «хеклеркох» в «бардачке» и «Бенелли М1» — ломовой дробовик с пистолетной ручкой, к которому прищелкивается еще и боевой прицел (он нашелся за откидным клапаном, что под задним сиденьем). Из обеих пушек Луис повынимал патроны, после чего, открыв у «шеви» задник, стер отовсюду свои отпечатки и упрятал оружие под серую обивку в багажнике.
— Дуйте обратно в Бостон, — подвел я итог. — Больше нам разговаривать не о чем.
— А что мне боссам сообщить? — растерялся русский. — Кто-то ж должен ответить за то, что случилось с Демаркьяном. Знаешь у нас сколько из-за этого проблем.
— Ничего, по дороге что-нибудь придумаешь.
Рыжий протяжно вздохнул.
— Руки-то хоть можно опустить?
— Только медленно, — предостерег я.
Тот опустил их на манер осторожно садящейся птицы и нагнулся, помогая товарищу встать на ноги. Затылок у бритоголового был весь в крови. Рыжий смог наконец разглядеть Луиса. Оба кивнули друг дружке в знак профессионального респекта. Луис вынул из нагрудного кармана белоснежный носовой платок и протянул русскому.
— Для головы твоего друга, — сопроводил он подношение.
— Благодарю.
— Знаешь, что такое zatochka? — спросил Луис.
— Ну знаю, — буркнул русский.
— Так вот у моего друга здесь везде все заточено, по полной программе. Так своим боссам и передай, не забудь.
Рыжий еще раз кивнул. Бритый кое-как, вперевалку, забрался в «шеви» и блаженно припал щекой к прохладной коже салона, прикрыв глаза. Его коллега обернулся ко мне:
— Ну бывай, volchara. Может, свидимся когда.
Он уселся за руль и начал задом сдавать машину по подъездной аллее; Луис все это время ступал рядом, неизменно держа его на мушке. Я подошел к своему «Мустангу» и отогнал его в сторонку, а затем какое-то время смотрел, как авто удаляется в сторону Первой магистрали.
— Наверно, украинцы, — прикинул стоящий рядом Луис. — Может, грузины. Но не чечены.
— Это хорошо или плохо?
Луис в ответ неприязненно пожал плечами.
— Все они из одного гадючника, — сказал он. — Но чечены особо ядовитые.
— Рыжий, по-моему, не сказать чтобы совсем уж пехота.
— Да, уже один из замов. То есть Демаркьян у них действительно был в цене.
— Было б из-за чего шебутиться.
— Так они ж бизнес теряют. Сейчас на их клиентов напустятся копы, станут выспрашивать, что там за картинки с детьми. Нельзя это пускать на самотек.
Луис, казалось, что-то недоговаривает.
— Что теперь?
— Пока не знаю. Надо повысматривать, повыслушивать.
— Думаешь, они вернутся?
— Как сказать. Возможно, если б мы первыми нашли Меррика, это прибавило бы нам очков.
— Меррика я им не дам.
— Другого варианта может и не оказаться.
Луис пошел обратно к дому.
— Слушай, а что такое blat? — спросил я вслед.
— Связи, — ответил Луис. — Полузаконного характера.
— А volchara?
— Это такой сленг, означает копа или дознавателя, но при этом бойцового. Вроде комплимента. — Он сунул пистолет в кобуру под мышкой. — Буквально означает «волк».
Глава 29
На север, где расположен Джекмен, мы выехали во второй половине дня — через Шомут, Хинкли и Скоухеган, Солон и Бингем, Москоу и Каратунк; мимо мест без имени и названий без места, вдоль капризных нетель и кривых реки Кеннебек, отороченной частоколом из голых деревьев, палая листва которых устилала скованную морозом землю сиятельным ковром. Облик леса постепенно менялся по мере того, как на смену лиственным пошли взрастать хвойные деревья, темные на фоне плавно вечереющего неба, устами зимнего ветра вещающего о грядущих снегах. А когда чистые, пронзительно-ветреные дни сменялись стойким щиплющим морозцем, леса дремотно затихали, давая поглубже, на всю зиму заснуть зверью в чащобах; комьями сидели на ветвях осоловелые от мороза птицы, сберегая в себе утлое тепло жизни.
Мы двигались по маршруту, проложенному некогда военной экспедицией Арнольда вверх по реке Кеннебек в Квебек. Его армия численностью тысячу двести человек прошла маршем от Кембриджа до Ньюберипорта, откуда на повозках вдоль прихотливой излучины Кеннебека добралась до самого Гардинерстауна. Там люди пересели на легкие плоскодонки общим числом более двухсот, каждая из которых вмещала по шесть-семь человек с боезапасом, провиантом и поклажей (всего до четырехсот фунтов весу). Лодки наспех строились в Гардинерстауне Рубеном Колберном — из свежей, еще непросохшей древесины, из-за чего они быстро давали течь и разваливались, уходя на дно вместе с драгоценными запасами пороха, хлеба и муки. Впереди под предводительством Дэниела Моргана шли три передовых отряда, держа путь на Большой Волок между Кеннебеком и Мертвой рекой; сзади медленно продвигались остальные, на реквизированных у поселенцев бычачьих упряжках переправляя свои плоскодонки через непреодолимые водопады под Форт-Вестерном. Лодки затем взволакивались по крутым обледенелым берегам Скоухеган-Фоллз, в то время как большинство гребцов вынужденно спешивались, чтобы уменьшить их вес; так и шли, пока впереди наконец не проглянули двенадцать миль зыбкой болотистой низменности Большого Волока. Солдаты бросались и тут же тонули в глубоком зеленом мху, с расстояния — твердом, но под ногами — бездонно-коварном: что-то вроде морской лихорадки на суше, когда обезумевшим от нескончаемого моря матросам начинает в бреду видеться суша, которой на самом деле нет и в помине, но они кидаются с борта и тонут в волнах. Так вот теперь примерно то же самое нашло отражение на земле, которая с виду была прочной, а на деле оказывалась мягка и податлива, как хлябь. Люди спотыкались о коряги, срывались и падали в речки и ручьи; лишь со временем была проложена проезжая дорога, а та первоначальная тропа еще долгие годы различалась цветом набросанной по бокам листвы.
