– Ты ведь знаешь, кто это, правда?
Маттиа повернулся к полке, где стоял розовый плюшевый котенок, указал на него глазами и слабо кивнул.
Он знал.
23 февраля
Шестьдесят два дня после исчезновения
В ночи, после которой все навсегда переменилось, за окном висел морозный туман, и его неестественная белизна обволакивала все вокруг, но ночную тьму ему было не обмануть.
Калорифер в кабинете Флореса издавал тихое гортанное урчание, походившее на человеческий голос. Словно кто-то, находясь в другом измерении, пытался что-то сообщить.
Фогель прервал рассказ и сосредоточенно уставился на стену, где висели фотографии и благодарности в рамках.
Флорес заметил, что внимание полицейского привлекло чучело серебристой рыбы с красной полоской на спине.
– Oncorhynchus mykiss, – подсказал Флорес. – Известна также как радужная форель. Водится в Северной Америке и в некоторых странах на азиатском побережье Тихого океана. Много лет назад ее завезли в Европу, и здесь она водится в горных озерах. Для жизни ей нужна холодная, богатая кислородом вода.
Психиатр намеренно выстроил такую длинную тираду. Ему не хотелось насильно вытягивать сведения из Фогеля. Прежде всего, он должен стать посредником, взять на себя роль тропинки между человеком и его конфликтом с самим собой. Инстинкт подсказывал ему, что полицейский внутренне отодвинул от себя событие, произошедшее перед инцидентом на шоссе, и отчаянно пытается скрыть от себя самого, откуда у него на одежде чужая кровь.
Фогель оторвался от рыбьего чучела и продолжил.
– Средства массовой информации четко распределяют роли, – сказал он ни с того ни с сего. – Вот злоумышленник, а вот жертва. И жертву следует отгородить от всех возможных нападений или подозрений: она должна быть «чистой». Иначе возникает риск создать моральное алиби тому, кто причинил ей зло. Но бывает и так – и бессмысленно это отрицать, – что жертвы сами играют известную роль в том, что с ними произошло. Их вина ничтожна: невинные провокации, так, пустячки, мелочи, которые, повторяясь из раза в раз, вызывают реакцию. Я помню один случай, когда руководитель офиса во время работы намеренно коверкал имя своего подчиненного. Это происходило при всех, и начальник всегда преподносил это как шутку. Однажды утром сотрудник явился, как всегда, без опоздания, но с автоматическим пистолетом.
– То же самое произошло в случае с Анной Лу Кастнер? – спросил Флорес.
– Нет, – грустно отозвался Фогель.
– Спецагент, отчего бы нам не забыть на время эту историю и не сосредоточиться на том, что произошло сегодня вечером?
– У меня одежда в крови. Ну да… – вспомнил тот.
Флорес не мог напрямую спросить, чья это кровь, тут надо было подойти к вопросу постепенно.
– Было бы очень важно узнать, где вы находились перед аварией и куда направились потом.
Фогель силился вспомнить:
– Я ехал к дому Кастнеров… Да, мне надо было вернуть залог.
Он опустил глаза на браслет, который носил на руке.
– А почему в такой поздний час?
Фогель опять задумался.
– Я должен был с ними поговорить, сказать им кое-что…
На этом месте воспоминание угасло в его мозгу.
– Кое-что?
– Да, но…
Флорес подождал, пока память не разблокируется. Он вовсе не был уверен, что Фогель притворяется. С его точки зрения, существовало какое-то препятствие, мешавшее спецагенту вытащить из памяти все, что там находилось. Что же такое важное он должен был вернуть Кастнерам? У психиатра сложилось впечатление, что, как бы то ни было, ему все равно придется выслушать рассказ о том, что происходило несколько месяцев назад. Он попытался побудить Фогеля начать рассказ с того времени.
– Вы действительно искали саму Анну Лу или думали, что она мертва, и разыскивали только ее тело, которое могло служить доказательством и помочь изобличить убийцу?
Фогель слабо улыбнулся, явно соглашаясь.
– Так почему бы не сказать сразу? Зачем лелеять пустые надежды?
Похоже, Фогель молча раздумывал.
– Во время недавних исследований на вопрос, какова цель полицейского расследования, большинство опрошенных ответили: «Поймать виновного». И крайне редко кто-либо утверждал, что целью расследования было установить истину, – добавил Флорес.
Фогель выпрямился в кресле.
– Понимаете, о чем я говорю? Истина никому не нужна.
– Как вы думаете, почему? – спросил агент.
Полицейский на миг задумался.
– Потому что поимка преступника создает иллюзию безопасности и нам этого достаточно. Но есть и другой ответ: потому что истина нас втягивает и делает соучастниками.
Фогель попытался высказаться яснее:
– Вы замечали, что СМИ и общественное мнение, то есть мы все, думают о том, кто повинен в преступлении, не как о человеке? Будто он представитель какой-то иной расы, которой дана особая власть: вершить зло. Сами того не замечая, мы делаем из него… героя. – Он с волнением выделил последнее слово. – На самом же деле преступник – существо заурядное, лишенное творческих порывов, неспособное выделиться из общей массы. И если мы с этим согласимся, то должны будем признать, что он похож на нас.
Фогель был прав. Флорес бросил быстрый взгляд на обтрепанный уголок старой газеты, валявшейся в общем бедламе на письменном столе. Психиатр точно знал, с какого дня она там лежит, и прекрасно помнил, почему он до сих пор ее не выбросил.
На обложке стояло имя.
Имя чудовища дома Кастнеров.
За дни, недели и месяцы, прошедшие с того дня, на газету навалился слой бумаг и папок с историями болезней. Такова уж судьба злободневной информации: быть похороненной заживо. В конечном итоге мы все стремимся забыть, сказал себе психиатр. Особенно ему не хотелось вспоминать душераздирающий плач Марии Кастнер, который со временем превратился в тихий, почти неслышный стон. Флорес отдельно наблюдал всю семью в период, когда на них обрушилось горе. Он боролся с замкнутым молчанием Бруно Кастнера, пытался предотвратить постепенное разрушение психики Марии. И это ему удавалось, пока братство было согласно. А потом его медленно оттеснили от семьи.
– Спецагент Фогель, вы только что говорили, что сегодня вечером ехали к Кастнерам с каким-то известием, но не помните с каким.
– Именно так.
– Но неужели вы забыли, что в этом доме давно уже никто не живет?
Это известие поразило Фогеля, как мощный удар в челюсть.
– Вы не могли этого не знать, – продолжал психиатр. – Так в чем же дело? Вы забыли?
Фогель немного помолчал, а потом произнес вполголоса, как предупреждение:
