* * *
— Это ж надо было додуматься! — ворчала Фесся, отжимая тряпку над кадушкой. В свете двух лучин свежевымытый пол казался черным льдом. — Ну ладно этот озорник, а тебя-то Саший зачем туда понес? Ты ж девочка, умненькая должна быть! Надо было сказать: и сама не пойду, и тебя, дурака, не пущу!
Рыска зачерпнула из мешка очередную горсть перловки, рассыпала по столу. Может, и стоило что-нибудь ответить, хотя бы пустить слезу — в голосе служанки было больше сочувствия, чем гнева. Глядишь, и смилостивилась бы, отпустила спать, а то и кусок хлеба украдкой сунула. Но дома девочка привыкла: когда на тебя ругаются, лучше отмолчаться. Поплакать можно и потом, в одиночку.
— Вот упрямая, — огорченно покачала головой Фесся.
Выплеснула воду за порог, заперла дверь и, дунув на одну лучину, полезла на печь.
Рыска завистливо слушала, как служанка раздевается, взбивает подушку и с блаженным вздохом натягивает одеяло. Потом потерла глаза кулачками, поморгала и снова уставилась на стол.
В мешке оставалось больше половины. Фесся, вовремя заметив копошащихся в крупе жучков, прокалила ее в печке, успев спасти большую часть зерен. Теперь надо было отделить их от погрызенных и трупиков вредителей. Девочка ковырялась с обеда, и спина у нее уже ныла, как у столетней бабки.
Крупяная кучка на столе постепенно разошлась. Рыска собрала в пригоршню оставшийся сор и нечаянно высыпала в почти полную миску с перебранным зерном. Весь труд насмарку! Захотелось схватить эту миску и с размаху звездануть в стену, а то и завизжать и затопать ногами, как Пасилка, когда у него что-то не получалось.
Дверь тихонько приоткрылась. В кухню прошмыгнул Жар. Вид у мальчишки был встрепанный и виноватый, при каждом шаге он морщился и тянулся потрогать зад. Всыпали ему щедро, с оттяжкой — не скоро еще присядет.
Рыска сделала вид, что ничего не замечает. Хлюпать носом тоже перестала, затаилась.
Жар помялся у стола, повздыхал.
— А давай просто из мешка в мешок пересыплем, а сверху перебранной пару горстей? — предложил он. — Все равно ни кому она до весны не понадобится, сначала хорошую крупу съедят. А то до утра копаться придется!
— Значит, буду копаться, — огрызнулась Рыска. Лучше б ее выпороли, чем сидеть тут, как каторжанке. — Хватит уже, наслушалась твоих советов…
— Да ла-а-адно, — привычно затянул Жар, но, видя, что подруга настроена сурово, сник и стал рыться за пазухой. — А я тебе яблоко принес! И сухаря кусок.
Мальчишка выложил припасы на стол, заискивающе заглянул подружке в глаза. Рыска сглотнула, но устояла. Сердилась она не меньше чем на ватрушку, а то и кусок колбасы.
Жар изобразил было обиженного, прошелся до двери и даже за ручку взялся. Постоял, попыхтел и вернулся. Сел на лавку напротив Рыски — разумеется, на колени — и подгреб часть крупы к себе.
— Все равно не засну, — поежился он. — Задница болит — ужас! Лучше б меня за перловку засадили…
С пол-лучины перебирали быстро и тихо, только крупа шуршала. Наконец Рыска взяла сухарь, укусила и словно бы нехотя сказала:
— А мне завтра в молельню идти…
— Ой, не бери до головы! — поспешил утешить ее обрадованный Жар. — Ну покаешься, поклянешься, что больше так не будешь… ерунда. Хочешь, научу, чего говорить надо? Я всякий раз нашего мольца на слезу разводил!
— Так ведь сты-ы-ыдно, — простонала Рыска, роняя голову на кулаки. — Там же небось вся веска соберется. И голова, и… мама.
— Во-во, заревешь и скажешь, что стыдно! — одобрил мальчик. — Упадешь перед Хольгой на колени, лбом об пол пару раз тюкнешься осторожненько, чтоб не больно, но зазвенело. Главное, упирай, что ты не сама, а Саший подучил. На него все списать можно, хоть стог, хоть корову краденую, к тому же он сам лгунам и покровительствует. А потом в надрыв проси Хольгу заступиться за тебя, глупую да убогую. Вся веска за платками и полезет!
— Ты что, я так не смогу, — растерялась Рыска. — Мне вон даже при Фессе горло перемкнуло…
— Ну давай я вместе с тобой схожу, — беззаботно предложил Жар. — Покажу, как надо, а ты подхватишь. Луковицу разрубленную на всякий случай возьмем, нюхнем…
Девочка изумленно уставилась на друга. Она не знала, как пережить этот позор, а Жар сам в петлю лезет!
— Так завтра ж хлева перед зимой чистить будут, — бесхитростно пояснил мальчишка. — Каяться-то приятнее, чем навоз на телеги грузить!
— А Сурок отпустит? Он же только мне велел.
— Конечно! — даже не усомнился Жар. — Это ж святое дело — в молельню сходить! Как в баню. Батракам, между прочим, на оба этих дела целых три дня в году выделено!
Батраки, по правде говоря, предпочитали Богине баню (где, в отличие от молельни, было и пивко, и веселые девицы), но Рыске полегчало. Да и крупа убывала с радующей быстротой: не то чтобы Жар оказался таким проворным помощником, зато он не заморачивался высматриванием надгрызенных зерен. Жучков откинул — и ладно.
Лучину пришлось менять еще трижды, прежде чем девочка закопалась в мешок по плечи, пошарила там и удивленно сказала:
— Кажется, все!
Жар, перед которым еще лежало немного зерна, шумно выдохнул и не глядя смахнул остатки в мусор.
— Пошли скорей спать, а то завтра день-то какой!
— Тяжелый? — с содроганием предположила Рыска.
— Веселый! И надо хорошенько отдохнуть, чтоб не испортить его зевотой!
* * *
Как Рыска и подозревала, «раскаяние» Жара не вызвало у хозяев восторга. Однако мальчишка безо всякого лука разыграл такой спектакль («Ой-ой-ой, всю ноченьку Богиня Хольга снилась, перстом сурово грозила, требовала сей же день сто поклонов себе положить, а то чирей нашлет!»), что женка покривилась, но сдалась. Только Цыка ухмыльнулся и скабрезно уточнил: «Каким именно перстом-то?», однако лгунишка, добившись своего, мигом высушил крысьи слезы и умчался.
Чтобы дети не промахнулись мимо молельни, с ними отрядили дедка. Проникнувшись важностью задания, он долго выполаскивал бороду в колоде, заставив Жара тоже хорошенько умыться и пригладить волосы. Фесся сама переплела Рыске косички, понизу украсив их кисточками рябины. В последний момент на кухню заглянул Сурок, отсчитал пять жертвенных медек, для порядку ругаясь на глупых детей, введших его в убыток, и велел выдать племяннице старое платье какой-нибудь из дочерей. «Пусть не думают, что ее тут у меня обижают, — проворчал он. — А ты, старый, гляди, чтоб молец там не шибко дымарней махал! Если попортит мне видунью…»
— Такое не продымишь, — со знанием дела заверил дедок. — Вон моя старуха через день в молельню бегала — и хоть бы хны. Тогда, правда, и молец другой был, с понятием… привечал видунов. Так привечал, кобель, — повысил дед голос, — что я за ним как-то раз через всю веску с лопатой гнался! Однако ж убег с божьей помощью…
