Это была другая реальность, другой мир, осколок чужого обиталища. Звуки, цвета, даже воздух, наполняющий легкие, казался каким-то чужеродным и неправильным. Однако не это было самое странное. Вы когда-нибудь видели озеро, парящее в воздухе? Странная аномалия, которую засек с земли Платонов, висела в воздухе, отставая от крыши едва ли на десять сантиметров. Волны, расходившиеся в разные стороны, чертили в воздухе причудливые, хорошо различимые узоры, менялись в странной пляске, то вздымаясь в панике и злобе, то опадая в апатии. И с настроением аномалии менялось все вокруг. Трешеры оживали, потом снова уходили в себя, погружаясь в этот странный летаргический сон. Причудливые листья на странных растениях с каждой волной колыхались, будто попадая в порыв воздуха. Светящиеся твари, бесформенные, вытягивающиеся и сужающиеся, выворачивающиеся наизнанку или вдруг сходящиеся в один тугой пульсирующий шар, меняли интенсивность свечения.
Разумовский лежал за горой из кирпича, с ужасом и придыханием наблюдая за странными светляками. Прижимая к груди автомат, лейтенант щурился, переводя ствол с одной группы соляных фигур, на другую. Картинка поплыла, ожив, сменив цветность, кусками впустив реальный мир в эту фантасмагорическую утопию, и Прохоров с ужасом почувствовал, как что-то холодное уткнулось ему в затылок.
Трешеров-кукол больше не существовало. Бойцы были окружены со всех сторон десятками наймитов мусорщиков, и их оружие хищно и нетерпеливо поглядывало на свои жертвы, в любой момент готовое разразиться свинцовым дождем. И только люди у пресса, и аномалия в самом центре смотровой площадки остались неизменными.
— Прохоров, это так банально. Простейший инструмент наших друзей так запутал вас, что вы застыли как идиоты. — Блондин смотрел на Илью, и лицо его исказилось маской злобы и торжества. — Вы так просты, так слабы в своем невежестве. Достаточно показать вам краешек прекрасного мира наших друзей, как вы впадаете в ступор.
На тройку навалились скопом, вывернули руки, лишили оружия, и вскоре Прохоров, Зельдин и Разумовский лежали на полу, связанные по рукам и ногам. Из ниоткуда возник Карпов, что-то шепнул блондину, тот радостно закивал.
— Готовьтесь, — вымолвил он так пафосно, как только мог.
— К чему я должен готовиться? — Илья сплюнул набежавшую в рот кровь, сочащуюся из разбитой губы, и плевок благополучно приземлился на ботинок альбиноса. Тот оскалился и носком ботинка ударил Илью под ребра. Острая боль пронзила живот, в глазах заплясали кровавые круги. — Квиты.
Прохоров распрямился и, привалившись к трубе вентиляции, встретил непонимающий взгляд Разумовского.
— Было дело, — прохрипел он. — Я не в претензии, но это первый и последний удар от тебя, блондиночка.
— Идут! Идут! Идут! — эхом пронеслось по крыше.
Все взгляды обратились к колышущемуся озеру, и наступила такая противоестественная тишина, что, если прислушаться, можно, наверное, было услышать удары сердца стоящего рядом человека.
Тварей оказалось трое, и они совершенно не маскировались. Может быть, эти мусорщики не умели скрываться или не сочли нужным набросить на себя маскировочную личину. Они проходили один за одним, как бы просачиваясь в этот мир, материализовываясь, перемещаясь как жидкость в сосуде, и вскоре первая лапа грузно опустилась на землю, затем вторая, и странное существо с треугольной головой и россыпью голубых глаз, выставив вперед грудь в толстых роговых пластинах, уверенно шагнуло к пленнику. Росту в нем было метра под три, а то и больше, и если нижние конечности чудовища еще хоть как-то походили на человеческие ноги, то передние, неестественно длинные, больше походили на костяные пики. Глаза, живые, внимательные, смотрели пристально и требовательно, казалось, что существо давно знает тебя, отлично понимая все твои терзания и потаенные страхи. Эта россыпь глаз, пугающая и отталкивающая, вводила в транс, гипнотизировала, и только чудовищное усилие воли не позволило Прохорову попасть под его чары. Глаза у уродца были василькового цвета. Следом шагнула еще одна тварь, гораздо меньше в размерах, и если бы Прохоров мог знать, есть ли у мусорщиков пол, то принял бы ее за женскую особь. Более изящная, с невероятным количеством наростов на голове и тонкими, почти шилообразными передними конечностями, удар одной из которых почти наверняка способен был проткнуть человека насквозь, пригвоздив его к поверхности, как булавка мотылька. Следом за ним шагнул еще один чужой, да такой, что бетонные блоки под его лапами дрогнули. Больше всего к нему бы подошло определение — танк. Все те же пластины, которыми покрыто тело, россыпь гляделок неприятного болотного цвета, несколько горизонтальных прорезей в роговом наросте в том месте, где у человека должен быть рот. Но размеры! Существо показалось Прохорову исполинским. Тяжело нависая над собравшимися, оно поворачивало свою шею, из-за чего раздавался странный щелкающий звук.
На лицах трешеров отразилось омерзительное по своей силе обожание. Люди, столпившись вокруг, протягивали руки, бормотали, кто-то вдруг заплакал навзрыд, однако тройке было не до своих рабов. Вышедший первым, вновь шагнул к пленникам, и бойцы расступились, давая своему хозяину пройти.
— Вот никогда бы не подумал, — тщетно пытаясь сдержать дрожь в голосе, поделился Зельдин, — что приму смерть от инопланетного таракана.
— Господа офицеры, — поделился Разумовкий, — было приятно с вами работать.
Существо снова шагнуло и, наклонившись над Прохоровым, повело башкой.
Голос мусорщика буквально возник в голове, материализовавшись, будто по волшебству. Слова были отрывистые, с неправильным ударением. Зачастую шипящие преобладали, из-за чего было похоже, что в черепе засела ядовитая змея.
— ЧЕЛОВЕК. ТАК ВЫ СЕБЯ НАЗЫВАЕТЕ.
Слова сложились в фразу, тихо и без интонаций. Не понятно было, утверждение ли это или вопрос, настолько нейтрально это было «произнесено».
— Ты можешь говорить на русском? — Илья на секунду даже позабыл об острой боли в животе. Похоже, мерзавец альбинос что-то повредил своим ударом.
— НЕ КРИЧИ. — Треугольная голова вдруг мотнулась, и россыпь глаз мусорщика на миг превратилась в сверкающую груду драгоценных камней. — ДУМАЙ. МЫСЛЬ — ГЛАВНОЕ, ЧТО У ТЕБЯ ЕСТЬ.
Прохоров скрипнул зубами от бессилия. Похоже, их просто заманили, оставив на крыше чертов Феникс как приманку для крыс, и он, как этот тупой грызун, попался в ловушку, а заодно привел сюда своих друзей.
— ТЫ ПОНЯЛ ПРАВИЛЬНО.
Тварь читала мысли. От нее нельзя было спрятать ничего.
— Что тебе надо?
— ЛЮБОПЫТСТВО. МЫ ПОБЫВАЛИ ВО МНОГИХ МИРАХ. ВЕЗДЕ СЛОВО.
— Какое?
— ХАРТУМ. БАРАЛ. ИЛЛИШАН. СВОБОДА. ЧТО ЕСТЬ СВОБОДА ДЛЯ ТЕБЯ, ЧЕЛОВЕК?
Илья вдруг понял, что проиграл в самом начале боя. Он совершенно не мог передать мысленно, или словесно, определение самого светлого и правильного, того, что по праву рождения принадлежало каждому жителю планеты. К свободе он относился как должному, неотъемлемому праву, как к воздуху в легких или наступлению нового времени года. Звезды вспыхивали на небосклоне, как только на планету опускалась ночь, солнце растапливало снежные шапки ледников, и те, устремляясь потоками, наполняли реки. Листья на деревьях появлялись весной, а дети рождались после секса. Свобода всегда была, как волосы на руках. Странная и непредсказуемая, и вроде бы такая обычная и скучная. Свобода. Что для тебя свобода?
