Ролик показывал тушку кролика, над которым стояло двое в зеленых халатах. На головах людей были надеты шапочки, лица закрыты масками, свет бил откуда-то сверху, прекрасно освещая все поле операции.
— Как и обещал, — знакомый голос, немного приглушенный стерильной маской, явно принадлежал инженеру, — мы производим вскрытие этого кролика. К сожалению, бедолага долго не протянул, и, едва мы извлекли нейрофон из его уха, он умер от болевого шока. Я не садист, не живодер, но дело, которым мы занимаемся, может спасти немало жизней. Прежде всего, скажу, что просто так гаджет не достать. Он уходит в слуховой канал, пробивает барабанную перепонку и обосновывается в среднем ухе. Данный процесс для носителя, на удивление, происходит совершенно безболезненно. Глухое на одно ухо животное прекрасно реагировало на звуки, что еще более странно. Ну что, дружище, приступаем?
Вопрос был адресован к человеку рядом, и тот молча кивнул и принялся за вскрытие.
— Внутренние органы не повреждены, — говорил он в воздух, видимо, по привычке. Выглядят вполне здоровыми…
Шло много информации. Хирург доставал внутренние органы кролика по одному и взвешивал их, громко говоря вес, и вот, спустя час после начала вскрытия, они добрались до черепа. Взвизгнула пила, уверенно прорубая костяную преграду, верхушка черепа, снятая будто шляпа, легла рядом с трупом животного на блестящую поверхность стола, и тут оба натуралиста застыли в удивлении.
— Господи, что это?
Гордон, державшийся до этого на удивление хорошо, переломился пополам, поспешно сдернул маску и пропал из кадра. Человек, державший камеру, тоже почувствовал себя плохо, послышались характерные звуки рвотных позывов, однако аппаратуру он из рук не выпустил. Невозмутимым остался только хирург.
— Мы наблюдаем странную аномалию, — произнес он, поднимая специальными щипцами странную сетку, опутавшую мозг. Белесая, с зелеными прожилками, она буквально уходила корнями внутрь мозга животного, охватывая его на манер дырявой наволочки. Выглядело это весьма непрезентабельно, и даже у Ильи, повидавшего на своем веку множество исковерканных трупов, внутри появился неприятный холодок.
Дальше он досматривать не стал. Пожал другу ругу, пообещал заехать на следующий день и, выйдя из двери, взглянул на проходящих мимо людей. Внешне они были вполне обычными людьми, живущими, любящими, страдающими, болеющими за любимую команду и желающими прочитать новую книгу. Мимо прошла влюбленная парочка. Юноша придерживал девушку за локоть, не сводя с нее восхищенного взгляда. По другой стороне улицы пронесся трусцой крепко сбитый парень в спортивном костюме. За ним по пятам скакала небольшая остромордая собака, не желая отстать от хозяина. В проехавшей мимо маршрутке были открыты окна, и оттуда доносился незамысловатый мотив. Скучающие лица пассажиров смазались в одно сплошное серое пятно. Все они могли уже приобрести или хотели приобрести нейрофон, и надо было что-то делать.
Прохоров потратил весь вечер воскресенья на звонки руководству, но достучаться не смог ни до кого. Трубку зачастую просто не брали, а если и отвечал кто, то сонным или недовольным голосом предлагал тревожить абонента строго в рабочее время, по предварительной записи. На этом телефонный звонок обрывался. Первый тревожный звоночек задергался в мозгу майора, когда он попытался позвонить Аллилуеву.
— Абонент отключен, или находится вне зоны действия сети, — спокойно сообщил автомат.
Дальнейшие попытки ни к чему не привели, и Илья выехал в офис друга. Тот, к сожалению, оказался закрыт. Заехав к нему домой, Прохоров долго ждал, прежде чем попасть в подъезд, а потом упорно нажимал на кнопку звонка, расположенного рядом с угловой дверью, на третьем этаже, и тоже не добился результата. Сергей был в разводе, и по выходным частенько забирал дочку, чтобы совершить какой-нибудь пеший поход, пройтись по киношкам и кафешкам и совершить рейд по модным магазинам, но его бывшая супруга опровергла и эти предположения. Не звонил, не писал, не был.
Выйдя на улицу, Илья опустился на скамейку и впал в очередное раздумье. Аллилуев пропал, и это точно не могло быть совпадение.
Утро понедельника было сумрачным, тихим, предштормовым. Свинцовые тучи нависли над шпилем Петропавловской Крепости, закрыв собой солнце, из-за чего Северная Столица выглядела еще более серой, чем обычно. Хмурые трамваи грохотали по рельсам, мимо спешили невыспавшиеся прохожие, сжимая в руках зонтики, портфели, помятые газеты, что раздают на выходе из метро, и бумажные стаканчики с кофе.
Трафик был на удивление вялым, машины лениво катили по проспектам, неспешно смахивая дворниками редкие капли дождя с лобового стекла. Прохоров стоял у окна, не спеша в офис, и курил в открытую форточку. Одет он был в деловой костюм, под полой пиджака которого пряталась наплечная кобура. Та приятно, почти успокаивающе тяжелая, не мешала. Скорее, Илья чувствовал бы себя неуютно, если бы вдруг не был сегодня при оружии.
В кармане задергался телефон.
— Слушаю?
— Прохоров, ты рехнулся. Тебе было велено мирно и тихо закрыть дело американца за недостаточностью улик. Я же что вижу? Перестрелка, труп одного из фигурантов старых дел по кибер-преступлениям, смежное ведомство работает, вертушка была, в новостях объявили о контртеррористической акции. Такая шумиха в верхах, что у меня уши закладывает.
Сказано это было ровным, спокойным тоном, однако именно эта интонация из уст начальства грозила самыми неприятными последствиями. Последний раз шеф отчитывал в этом духе бывшего руководителя специального отдела, после чего того с позором вышвырнули из ведомства, без льгот, регалий, орденов и специальной пенсии.
Илья молчал, слушал, как его отчитывают, будто шкодливого мальчишку, но внутренняя дисциплина и годами прививаемая в ведомствах субординация заставляли его держать рот на замке.
— Значит, так, — голос стал еще более спокойным. — Чтобы через час ко мне с рапортом обо всем, что случилось. — Жду.
Из органов увольняют не часто. Шеф буквально рвал и метал, когда прочел отчет, а когда узнал, что Прохоров самовольно забрал вещественные доказательства, то и вовсе закипел. Илья решил не подставлять младшего коллегу и позаботился о том, чтобы в записи на машину, в гараже, значилась только его фамилия.
Формально он не был уволен, его просто отстранили до выяснения. Однако значило это следующее. Он не мог появляться на работе, пользоваться ресурсами конторы, брать и носить служебное оружие и пользоваться служебным удостоверением. Зарплата в этот момент тоже не начислялась.
Выйдя из приемной в рекреацию, Прохоров остановился и оглянулся вокруг, будто бы ища что-то. Илья ничего не искал, он совершенно не представлял, что ему делать дальше. Вся жизнь майора, некоторый промежуток которой был посвящен армии, но большая же ее часть неразрывно связанная с работой в конторе, всегда, ну или почти всегда, имела четкий план действий и стабильность. Гражданская жизнь со всей ее эксцентрикой и спонтанными решениями была Прохорову совершенно не по нутру. Однако оставалась пара неразрешенных вопросов, на которые он, как боевой офицер, обязан был получить ответ.
