Тот ушел из органов лет пять назад, и успел организовать частное охранное предприятие, где на тот момент трудился десяток крепких коротко стриженых парней в черных кителях и с резиновыми дубинками. Сергей Александрович Аллилуев имел офис в Купчино, частенько засиживался на работе и посещал свое маленькое уютно обставленное убежище в том числе и по выходным. Там у него была приставка, бар с хорошей подборкой напитков, бильярдный стол и отсутствие присмотра дражайшей супруги Дианы. На это, собственно, и был расчет.
— Ильюха, ты, чоли? — голос Аллилуева показался майору сонным. — Ты чего вдруг объявился?
— Дело есть. Ты в офисе?
— Ну, это смотря для чего.
— Расследование.
— Э, брат, тут я пас. Я от этих расследований облысел наполовину. Век не забуду прелести службы, с ночными побудками, воскресными дежурствами и планами по перехвату.
— Ты не понял. Это то самое.
— Что то самое? — Аллилуев вдруг прерывисто выдохнул.
Раньше на службе он слыл любителем заговоров, а точнее их разоблачением, и видел признаки таковых почти во всех новостях, газетных заметках и публичных выступлениях политиков. Чем больше он вгрызался в эту идею, тем больше было непонимание окружающих его работы в ведомстве. В итоге Сергей просто уволился, он предпочел собственный путь и собственный бизнес.
— То, — Прохоров усмехнулся в пустоту салона. — Атака рептилоидов, всеобщий масонский заговор, правительственная уловка. Что угодно. Я еду к тебе с документами, которые могут подтвердить одну из этих версий. Ну что, ты в офисе?
— Жду.
Аллилуев, высокий, широкоплечий, с белозубой улыбкой и коротко подстриженными поредевшими волосами, встретил Прохорова на крыльце своего офиса. Его контора снимала часть жилого дома, и, как это часто случается, сделала себе выход со ступеньками прямо на торце здания. Тут же стояла пепельница, прямо под изогнутым пластиковым козырьком, где зачастую прятались от дождя нерасторопные прохожие и собачники.
При виде громыхающей «Волги», Сергей удивленно покачал головой.
— Ну что там? Не томи.
Илья выбрался из салона, обошел автомобиль и жестом фокусника отомкнул ключом замок багажника, представив на всеобщее обозрение гору вещдоков. Расторопный Зельдин, помимо документов, найденных на даче Краша, умудрился сложить туда ноутбук, принтер, зарядки от мобильных телефонов и даже старенький японский калькулятор с истертыми кнопками, бывший на пике моды в конце девяностых.
— Вот. Тут есть доказательства того, что нас уже захватили.
— Кто?
— Да пес его знает. Слышал о нейрофоне?
— Шутишь, — Аллилуев криво усмехнулся. — В зубах уже завязла эта реклама. Дочка канючит, мол, купи, папа, да купи. В классе уже у всех есть.
— Надеюсь, отказал?
— Временно. Посулил, что возьму, если без троек год окончит.
— И правильно, Серега. Сейчас мы переберем эти документы, покопаемся в ноуте, и у тебя волосы на голове зашевелятся.
Будучи по первой специальности радистом, Аллилуев после выгрузки вещественных доказательств в конференц-зал, вплотную засел за чертежи. Изучал он их долго, порой сверяясь с чем-то в интернете, делал записи карандашом в блокноте, потом зачеркивал их и делал новые. Документов через его руки прошло столько, что аналитическое подразделение специального отдела могло только позавидовать. Тихо работал лазерный принтер, усердно грея печкой порошок и выдавая лист за листом.
Прохоров тоже сложа руки не сидел. Занявшись ноутбуком покойника, он запустил программу по восстановлению файлов, и вскоре в руках майора была полная переписка Краша с Гордоном. Странно было, что программист не позаботился о полном удалении. Вероятно, он не считал данные важными и потому делал все спустя рукава.
Первый раз американец вышел на Краша три года назад, по какому-то вроде бы пустяковому делу о краже аккаунта. Крашу нужно было вернуть виртуальную собственность, что он с успехом и сделал, получив за это одну тысячу долларов. Инженер поигрывал в какие-то стратегии и стал жертвой мошенников, которые смогли увести его пароли.
Спустя полгода Гордон начал свой крестовый поход против нейрофона. На его стороне было порядка десяти анонимов, не желающих засвечивать свои реальные данные в сети, и все они работали на результат. Уже через месяц принципиальная схема нейрофона была разобрана по косточкам и сверена с чертежами в сети. Через два месяца было установлено вредное, порой одурманивающее воздействие гаджета на неокрепшие умы, а после был расшифрован мигрирующий код передачи данных. Загрузка интерфейса в гаджет была делом двух минут, однако расшифровать информацию, которую принимало устройство, было крайне сложно. Выданные производителями коды показывали вполне легальную картину, однако миграционный способ шифрования выявил дополнительный двусторонний поток данных с сервером, местоположение которого найти не получилось. Сначала устройство в ухе подключалось к любому доступному передатчику, по любому из воздушных каналов, после чего сигнал просто растворялся. Из воздуха же шел и прием, и данные, поступавшие оттуда, больше походили на команды, чем на фантомный шум.
Было совершенно ясно, что нейрофон получает команды извне.
Отдельным пунктом выделялось привыкание к гаджету, и тут начиналась вовсе мистика. Среднестатистический лоботряс осваивал устройство в период от двух недель до месяца, после чего извлечь его из пациента представлялось возможным исключительно хирургическим путем. Устройство имело определенную степень воздействия, агрессивную, и, похоже, биологического свойства. В какой-то момент оно начинало проникать в бедолагу, распространяясь там вроде гриба или инфекции, захватывая нервные центры и участки мозга. При удалении гаджета человек становился идиотом, паралитиком, овощем, но никак не превращался в себя прежнего.
Были, впрочем, и осечки. Нейрофон оказался весьма избирательным, в плане своего носителя, вроде крайне разборчивого симбионта. Да, именно симбионта, правда, грозившего перерасти в паразита. Чтобы понять эти вещи, требуется разобраться в обоих терминах. Симбионт — это тот же паразит, однако отдающий своему носителю некую частичку свойств, помогающих ему выживать в агрессивной окружающей среде. Симбионт не может жить без носителя и умирает в тот момент, когда зараженный организм заканчивает свой биологический цикл.
Паразит действует по-другому. Он агрессивен, жизнеспособен и только берет. Попадание паразита в носитель чревато для последнего осложнениями, продолжительным заболеванием и летальным исходом.
При всей своей информационной начинке нейрофон находился на тонкой грани между этими двумя понятиями, и совершенно не ясно было, в какой момент помощь глухим в прослушивании классических музыкальных произведений может перерасти в команду убивать. Да, такое тоже могло произойти. В процессе игры человек настолько проникался обстановкой, реалистичностью передаваемой картинки и собственными ощущениями, что мог и не заметить разницы между виртуальным миром и реальностью. Интернет был буквально переполнен роликами таких вот, потерявших голову людей. Два дюжих хлопца, сойдясь на поле брани, а на деле встретившись на центральной площади одного из провинциальных городков, сошлись в ратной сече. Картинка видео была разделена на две части. Одна отображала видеоряд нейрофона, который он транслировал игроку. Тут было все просто великолепно. Два воина в сверкающих латах, с плюмажами на остроконечных шлемах рубились на мечах. Летели искры, ржали кони, рев битвы заглушал стоны раненых, а искры, выбиваемые оружием, заставляли устыдиться солнце. Потом включалась другая дорожка, и все внимание зрителя переключалось на другую часть картинки, где два немолодых уже, лысоватых джентльмена, вовсю скакали и размахивали руками, изображая неведомых воинов. Вокруг слышался смех зевак да порхание испуганных голубей, до этого мирно клевавших крошки на асфальте.
