– Ай да Бен.
Бен осекся, помолчал с минуту и продолжил совсем уже иным голосом:
– Ну да, я ревновал. Но честно, Джубал, в тот момент я мог поклясться, что ничего подобного нет и в помине. Я проиграл и давно уже с этим смирился. Но, Джубал, ты все-таки учти обстоятельства! Этот гарем коллективного пользования ошарашил бы кого угодно. И пойми меня правильно, я любил бы Джилл, даже будь она двухдолларовой шлюхой. Каковой она не является. Со своей точки зрения Джилл абсолютно моральна.
– Я знаю, – кивнул Джубал. – Джилл обладает такой непрошибаемой невинностью, что попросту не может быть аморальной. Боюсь, – он слегка помрачнел, – что мы с тобой, Бен, не смогли бы жить в соответствии с идеальной моралью этих людей – нам недостает их ангелической невинности.
– Так ты считаешь все эти штуки моральными? Весь этот обезьянник?! – поразился Бен. – Я же имел в виду, что Джилл не знает, что делает нечто дурное, – Майк ей совсем голову заморочил, – и Майк тоже этого не знает, он же с Марса, ему в детстве ничего такого не объясняли. Мы для него странные, он нашего поведения никогда не поймет.
– Ох, непростой вопрос ты задал, – вздохнул Джубал, – но я тебе честно отвечу. Да, по моим представлениям, все, что делают эти люди – все эти люди в Гнезде, а не только старые наши знакомые, – совершенно морально. Я еще не вдавался в подробности, но… да, абсолютно все. Вакханалии, бесстыдный обмен партнерами, коммунальная жизнь, анархические порядки, да все что угодно. И особенно их самоотверженное желание передать свои совершенные моральные принципы всем остальным.
– Джубал, ты меня просто поражаешь. Если ты и вправду так думаешь, почему бы тебе не влиться в эту их коммуну? Они встретят тебя с распростертыми объятьями. Они устроят в твою честь праздник – Дон только и мечтает, что целовать твои ноги и верно тебе служить, я ничуть не преувеличиваю.
– Нет, – вздохнул Джубал. – Вот если бы пятьдесят лет назад… Но теперь? Теперь, брат мой Бен, такая невинность мне недоступна, потенциал иссяк. И не надо цинично ухмыляться, я не сексуальную потенцию имею в виду. Слишком уж долго жил я в браке с некоей своей разновидностью безнадежности и зла, чтобы омыться живой водой и тут же обрести утраченную невинность. Да и был ли я когда-нибудь невинным?
– Майк считает, что ты и сейчас преполнен «невинности» – только он не пользуется этим словом. Это мне сказала Дон.
– Тем более, мне не хотелось бы его разочаровывать. Майк видит свое собственное отражение – я по профессии зеркало.
– Струсил, струсил.
– Абсолютно верно, уважаемый сэр! Но меня беспокоит не их мораль, а опасности, угрожающие им извне. Ты знаешь, Бен, схема, подобная Майковой, предлагалась этому пакостному миру многажды – и каждый раз бывала им раздавлена. Взять, к примеру, ранних христиан – анархия, коммунизм, групповой брак, да даже поцелуй братства – Майк многое у них позаимствовал, в его церкви все ритуалы откровенно синкретические, особенно этот, с праматерью Землей. Хм-м… если он подцепил этот поцелуй именно у них, я бы ожидал, что мужчины целуются не только с женщинами, но и с мужчинами.
– Я не хотел тебе говорить, – смутился Бен. – Они-таки целуются. Но только в этом нет ничего голубого. Меня тоже один раз приложили, а потом я ловко уворачивался.
– Так я и думал. Онеидская коммуна очень смахивала на это их Гнездо, и она просуществовала некоторое время, но это же в глухой местности, никаких тебе любопытных соседей. Были и другие. Раз за разом повторяется одна и та же печальная история: прожекты идеального братства, где всё общее – и все всех любят, прекрасные надежды и высокие идеалы – затем преследование и крах. – Джубал горько вздохнул. – Раньше я боялся за Майка, теперь меня тревожит вся их компания.
– А как, по-твоему, я себя чувствую? Джубал, я никак не могу принять твои благостные теории. То, что они делают, – этого нельзя делать.
– Это что, тот самый эпизодик застрял у тебя в горле?
– Ну-у… и не только.
– Но по большей части. Знаешь, Бен, этика секса – проблема очень заковыристая. Каждый из нас вынужден вслепую, на ощупь искать мал-мала приемлемое ее решение – либо жить по нелепым, неработоспособным, пагубным нормам так называемой «морали». Почти все мы знаем, что этот кодекс плох, почти каждый из нас его нарушает. Но мы платим ему отступного – чувством вины и лицемерной болтовней. Так ли, сяк ли, но эта безнравственная «мораль» катается на нас, дохлая и зловонная, альбатросом на шее. Вот так и ты, Бен. Ты считаешь себя свободной личностью и напропалую нарушаешь нормы морали. Но, столкнувшись с новой для себя проблемой сексуальной этики, ты сверяешь ее со все тем же иудео-христианским кодексом – и твой желудок рефлекторно сжимается, из чего ты делаешь вывод, что ты прав, а они не правы. Фи. «Божий суд» и тот был бы надежнее. Твой желудок не отражает ничего, кроме предрассудков, вбитых в твою голову еще до того, как в ней появилась хоть капля разума.
– А как насчет твоего желудка?
– Он тоже не отличается особым умом – но я не позволяю ему командовать моей головой. Майк пытается сконструировать идеальную этику, его смелость меня восхищает. Он понимает, что для начала нужно выкинуть на помойку общепринятые нормы сексуального поведения, – а это пугает обычных людей, и даже тебя. А меня это восхищает вдвойне. Я дам ему рекомендацию для вступления в Философское общество. Философы – бо́льшая их часть – не решаются на такое; они принимают как данность все основы существующих норм – моногамия, устройство семьи, воздержание, телесные табу, общепринятые ограничения на половой акт и так далее, и так далее – и занимаются всякой дребеденью, вплоть до дискуссий: голая женская грудь – это прилично или неприлично? Но по большей части они придумывают, как бы это так половчее заставить нас соблюдать эти нормы, не обращая внимания на бесчисленные доказательства того, что чуть ли не все трагедии, какие они видят вокруг, связаны скорее с самим кодексом морали, чем с его нарушениями… А потом появляется Человек с Марса, смотрит на этот священнейший, руками не трогать, кодекс свежими глазами и препровождает его в мусорное ведро. А то, что он придумал взамен, явным образом нарушает законы практически любой страны и приведет в дикое бешенство благонамеренных обывателей, принадлежащих к любому из главных вероисповеданий – вкупе с большинством агностиков и атеистов. И при всем при том этот несчастный мальчик…
– Проснись, Джубал, он не мальчик, а мужчина.
– Мужчина? Если верить тебе, то этот несчастный эрзац-марсианин говорит, что секс – это путь к счастью. И я под этим подпишусь. Секс должен быть путем к счастью. Мы же используем секс, чтобы причинять друг другу боль, превращаем его в орудие пытки. Секс никогда не должен быть мучительным, он должен доставлять счастье – или по крайней мере удовольствие. В заповедях сказано: «Не желай жены ближнего твоего». Результат? Через силу соблюдаемое целомудрие, прелюбодейство, ревность, побои, а иногда и убийства, разрушенные семьи и изуродованные дети – и жалкое, только бы никто не заметил, заигрывание, унизительное и для мужчины, и для женщины. Ну и соблюдается эта заповедь, хоть когда-нибудь? Если человек поклянется на Библии, что он ни разу не желал жены ближнего своего потому, что это запрещено заповедью, я сделаю вывод, что он либо сам себя дурачит, либо обладает патологически низкой сексуальностью. Любой мужчина, способный зачать ребенка, желал многих и многих женщин, пусть он даже никогда не давал этим желаниям волю… А потом появляется Человек с Марса и говорит: «Нет никакой нужды желать мою жену – люби ее! Ее любовь не знает пределов, нам нечего терять – кроме страха и вины, ревности и ненависти, обретем же мы все». Предложение совершенно невероятное. Подобная наивность была свойственна разве что эскимосам, так они ведь тоже жили в полной изоляции – Люди с Марса, да и только. Но это когда-то, а теперь, после знакомства с нашей «нравственностью», у них все как у людей – и целомудрие, и разврат. Ну и скажи, Бен, много ли они выиграли?
