Джубал задумчиво пожевал губами.
– Давай-ка разложим все по полочкам. Что тебя, собственно, беспокоит?
– Что?! Да все.
– Ах вот оно как! То есть не что-то одно, так? Значит, вполне естественное и абсолютно безобидное, знакомое нам всем действие… которое, насколько можно судить, примерно два года назад имело место здесь, в моем доме, и против которого я нисколько не возражал, да и ты, помнится, тоже. И я предположил, что в разное время ты и сам занимался тем же с упомянутой тобою юной леди – которая была и остается леди, что бы ты там о ней ни говорил, – и моего предположения ты опровергать не стал, и оно тебя нисколько не смутило. Так вот, сынок, объясни мне, чего тебе сейчас кишки крутит?
– А вот интересно, Джубал, ты бы стерпел, если бы кому-то вздумалось вести себя в твоей гостиной, как макаки в обезьяннике?
– Нет, конечно, – хотя, если подумать, то стерпел, поскольку все происходило не у всех на виду, а ночью, под покровом темноты. Без свидетелей. А значит, мне все это было бы – и продолжает быть – до лампочки. В том-то, Бен, и дело, что ты находился не в своей и даже не в моей гостиной. Я же не устанавливаю правила поведения в чужой гостиной. Дело происходило в доме Майка… и его жены – неважно, законной или гражданской, нас это не касается. И ни мне, ни тебе судить об этом не пристало. В чужой монастырь со своим уставом не лезут – это одна из основ цивилизованного поведения.
– По-твоему, такое поведение не возмутительно?
– Тут мы подходим ко второму вопросу. Принародное проявление похоти. Лично мне такие штуки не нравятся, но я грокаю, что это издержки моего воспитания. А вот значительная часть человечества придерживается совершенно иных взглядов, оргии имеют очень обширную историю. Но что же тут «возмутительного»? Меня, уважаемый сэр, возмущают действия, не соответствующие моим этическим нормам, – и только они. А к этическим проблемам применима простая логика. Как известно, о вкусах не спорят.
– Так ты считаешь, что прилюдное совокупление – дело вкуса?
– И никак не более. И мои вкусы, сформированные с раннего детства в традициях трех поколений, закоснели настолько, что теперь вряд ли изменятся, однако они ничуть не более священны, чем вкусы Нерона, при всем их разительном отличии. Даже менее священны: Нерон был богом, а я – увы.
– Ну, чтоб я сдох!
– Все со временем, милый, все со временем. А главное, Бен, тут же не было ничего «принародного».
– Чего?
– Судя по твоим описаниям, эти люди состоят в коллективном браке – групповая теогамия, так это называется. А потому, что бы там ни произошло – или должно было произойти, из твоих обиняков ничего не поймешь, – мы должны расценивать эти действия как сугубо приватные. Ну как можно говорить об оскорблении чьих-то тонких чувств, если «здесь же нет никого, кроме нас, богов»?
– Но я был оскорблен!
– Твоя божественность оказалась неполной. Ты ввел их в заблуждение. Ты сам на это напросился.
– Я?! Джубал, я не делал ничего подобного!
– Да не строй ты из себя дурака! «Я ударил Томми любимой игрушкой, а она сломалась. Томми бяка! Это он во всем виноват!» Если ты такой уж чувствительный, уходить нужно было сразу, ведь ты сразу увидел, что их обычаи идут вразрез с твоими. Но ты остался и с восторгом воспользовался благосклонностью одной из богинь – и вел себя с ней, как бог. Ты знал обстановку, и они знали, что ты знаешь. Майк ошибся лишь в одном – принял твое лицемерие за чистую монету. Но Майку, как Юпитеру, все позволено, у него своя божественная слабость – или сила? – он никогда не сомневается в братьях по воде. Это издержки его воспитания, против них он бессилен. Нет, Бен, Майк вел себя вполне корректно, возмутительным было твое поведение.
– Кой черт, Джубал, ты всегда все вывернешь шиворот-навыворот. Ну да, верно, я там слишком уж по-ихнему стал себя вести, влился в компанию, но ведь когда я уходил, я не мог иначе! Меня же точно чуть не вытошнило!
– На рефлексы ссылаешься? Любой человек, чей эмоциональный возраст превышает двенадцать лет, сжал бы зубы, сходил в уборную, а затем, малость очухавшись, вернулся бы назад и соврал бы что-нибудь для приличия. А ты что устроил?
– Да пойми же, я вынужден был уйти.
– Понимаю. Но тут не в рефлексах дело. Рефлекс может вывернуть желудок, но он не может указать ногам, куда им идти, не может собрать манатки, вытолкнуть тебя в дверь и заставить прыгнуть в трубу. Ты, Бен, ударился в панику. Вот только почему?
Какстон молчал, долго и уныло. Затем он вздохнул и сказал:
– Вообще-то, если так разобраться, наверное, я – ханжа.
– Нет, – покачал головой Джубал. – Да, ты повел себя по-ханжески, но не потому, что ты ханжа по натуре. Ханжа возводит свои правила приличия в статус законов природы. За тобой такого не замечалось – ни прежде, ни в данном случае. Ты легко приспособился ко многим обстоятельствам, не соответствовавшим твоему коду благопристойности, настоящий же ханжа должен был хлопнуть дверью сразу, при первом же взгляде на эту восхитительную татуированную леди. Копай глубже. Или тебе подсказать, в чем дело?
– Валяй. Я знаю только то, что вся эта история меня крайне расстроила – в частности, из-за Майка. Джубал, я поэтому к тебе и приехал, чтобы во всем разобраться.
– Понимаю, Бен, понимаю и очень тебе сочувствую. Но давай рассмотрим гипотетическую ситуацию. Ты там говорил о леди по имени Рут – вы с ней обменялись братским поцелуем и побеседовали.
– Ну и что?
– Предположим, Джиллиан там не было, предположим, что с тобой были бы тот же Майк и Рут, и они точно так же предложили бы тебе поучаствовать в совместной интимности. Был бы ты шокирован?
– Что? Ну да, конечно. Это же действительно шокирующая ситуация. Я в этом уверен, что бы ты там ни говорил о вкусах.
– Да, но насколько шокирующая? До тошноты? До панического бегства?
Какстон смущенно отвел глаза:
– Зараза ты, Джубал. Ну, хорошо. Пожалуй, я нашел бы какой-нибудь предлог, чтобы выйти на кухню или еще куда… ну а потом бы втихую смылся. Но не сломя голову.
– Признавайся как на духу, ты и впрямь начал бы предлог искать? Или тебе все-таки было интересно, что за торжественный прием они там устроили?
– Ну… – протянул Какстон. – Если честно, то не знаю. Мне, конечно, было любопытно узнать, что они там задумали, но я как-то не…
– Прекрасно, Бен. Вот ты и объяснил все свои заморочки.
– Как это?
– Ты подумай, что изменилось.
Какстон окончательно сник и закусил губу.
– Ну да, – сказал он после долгого молчания, – да. Если бы на месте Джилл была Рут, я бы удивился, но не возмущался бы. И шокирован бы не был. Сам знаешь, нас, газетчиков, мало что задевает, только совсем уж откровенное зло. Наверное, от Рут я бы глаз так быстро не отвел, хотя, признаюсь, ретировался бы из комнаты. Все-таки эти вещи – дело глубоко личное. Ну, я так считаю. Все дело в Джилл. Если бы не она, ничего бы этого не случилось. А так… я возмутился и взревновал.
