* * *
Только в ночь на 22 июня [1941 г.] специальный поезд фюрера с самым узким кругом сопровождающих лиц (в том числе Йодль и я с нашими адъютантами) прибыл в лесной лагерь в районе Растенбурга [Восточная Пруссия], где была оборудована ставка Гитлера «Вольфешанце» («Волчье логово»). Примерно в 20 километрах от нее, в огромном лесу, расположилась штаб-квартира ОКХ. 1)1авнокомандующий люфтваффе Геринг поставил свой особый поезд в Иоганнесбургском бору, так что все трое главнокомандующих могли в любую минуту поддерживать между собою и ОКВ устную связь и не позже чем через полчаса (а с помощью самолета «Шторьх» и еще быстрее) явиться к фюреру.
Кроме лагеря фюрера, в собственном смысле слова (за-градзона 1), был построен в километре от него и специальный лагерь для штаба оперативного руководства вермахта. Мне неоднократно приходилось летать в лагеря различного ранга, однако точно определить их местонахождение с воздуха я никак не мог. Удавалось различить только железнодорожную однопутку, закрытую для всего остального транспорта. Примерно в 3—4 километрах был оборудован аэродром, на котором стояли самолеты фюрера, эскадрильи воздушной связи, а также самолеты ОКВ. Как правило, я в [19]41—[19]44 гг. вылетал именно оттуда. Мне известен только один-единственный несчастный случай на этом аэродроме: в январе [19]42 г. по невыясненным причинам разбился самолет «Хсйнкель-111» министра вооружения и боеприпасов Тодта...
Ежедневно в полдень у фюрера проходило обсуждение обстановки на основе утренних сводок главнокомандующих видами вооруженных сил, которые, что касалось ОКХ, основывались на итоговых вечерних сводках групп армий. Только командующие войсками в Финляндии, Норвегии и Северной Африке докладывали непосредственно ОКВ и одновременно, в порядке информации, — ОКХ. Обстановку докладывал генерал-полковник Йодль и только потом — главнокомандующий сухопутными войсками со своим начальником генерального штаба Гальдером (обычно же или в его отсутствие — последний). После того как Гитлер с 19 декабря [19]41 г. сам стал главнокомандующим сухопутными войсками, его начальник генерального штаба был обязан ежедневно докладывать ему о положении на Восточном фронте и лично получать или выслушивать от него приказы (а при напряженной обстановке — даже и еще раз вечером, около 24 часов). Или же такие доклады в более узком кругу каждый день делал генерал-полковник Йодль. Даваемые при этом фюрером указания в ту же ночь передавались по телеграфу или, предварительно, устно по телефону штабом оперативного руководства соответствующим инстанциям и штабам.<...> Во время докладов фюрер отдавал приказы, причем не только по оперативным, но и другим вопросам, так или иначе связанным с ведением войны.
Поскольку Гитлер в таких случаях не знал меры и по собственной инициативе затрагивал и другие вопросы, которые ставились перед ним, обсуждение обстановки продолжалось днем в среднем три часа, а вечером — не меньше часа, хотя оперативные и тактические вопросы отнимали, как правило, только часть этого времени. Потому и мне тоже (хотя я сам утром и вечером предварительно получал информацию об обстановке от Йодля или его штаба) никак не удавалось уклониться от этих поглощавших уйму времени докладов фюреру. Каждый раз возникали всяческие вопросы, давались Гитлером распоряжения или требовались какие-либо новые меры, причем все это было далеко от стратегии и политики. И ради всего этого Гитлер не отпускал меня как начальника его личного военного штаба, хотя затронутые вопросы и не входили в мою компетенцию.
Совершенно неупорядоченный метод мышления и работы этого автократа выражался и в том, что он постояшю стремился восстановить друг против друга различные ветви военного командования или же господствовать над ними по принципу «разделяй и властвуй!».
Таким образом, я был втянут почти во все сферы деятельности государственного и партийного аппарата, но, ввиду моей перегруженности работой, ни в одном случае инициатив от меня не исходило. Видит Бог, у меня было достаточно своих дел, чтобы держаться вдали от всего, что не являлось моими прямыми обязанностями. Мои адъютанты и я сам могли бы назвать бссчислешюе множество случаев, когда ко мне обращались посетители, забрасывали меня письмами и не давали мне покоя телефонными звонками, оправдывая это стереотипными словами: «Фюрер велел мне обратиться к вам», или: «При моем докладе фюреру он сказал, что это касается и вермахта», или: «Не хотели бы вы довести это до сведения вермахта?», или: «К кому в ОКВ я должен обратиться по данному вопросу?», а также пользовались и многими другими предлогами и поводами. Ото всех абсолютно инстанций на меня наваливались дела, которые меня совершенно нс касались. Вермахт в их понимании был равнозначен ОКВ или ОКХ, а это для них значило одно: Кейтель! То же самое сказал моему защитнику и начальник юридической службы вермахта д-р Леман.
Или, может быть, я должен был на обсуждении обстановки, когда фюрер в присутствии 25 человек давал мне подобные поручения, встать и заявить: «Мой фюрер, это меня не касается, скажите это вашему секретариату»? Или же те, кто приходил на доклад к Гитлеру, получив его указание сначала переговорить со мной, должны были отвечать ему: «Этого мы сделать не можем, ибо Кейтель вышвырнет нас вон»?
Разве мог я знать все это, когда появилось на свет сие нелепое творение под названием «начальник ОКВ»? Разве дали мне после 4.2. [19]38 г. хоть немного времени, чтобы сгладить организациошгые недостатки этой конструкции, которая на самом деле предназначалась для объединения в руках самого Гитлера власти вообще и командной в частности? Обстоятельства не благоприятствовали мне в моих начинаниях, и вовсе не мое добродушие или глупость были виновны в том: виновата была сама система.
Сажать на этот пост настоящего фельдмаршала в духе прусской королевской традиции было слишком жаль, да и сама по себе должность — слишком скромна для такого высокого звания. Со времени моей последней и прекрасной службы в качестве командира дивизии я превратился в «кабинетного генерала». В Первую мировую войну я почти два года прослужил начальником оперативного отдела штаба дивизии и был горд вместе с моими командирами делить, по тогдашним понятиям, ответственность за наших бравых солдат. Во Вторую мировую войну я стал в конечном счете фельдмаршалом и мог, кроме самого ОКВ, командовать только моим шофером и моим денщиком!!!
И вот теперь я задним числом обязан [в Нюрнберге] отвечать за все, что приказывалось вопреки моему убеждению и моей совести! Хотя это и горько, но почетно, если я тем самым беру на себя отвстствешюсть за все ОКВ! Германский кайзер производил своих генерал-адъютантов не в фельдмаршалы, а в генерал-полковники. Гитлер же захотел иметь в своем самом близком окружении представителя вермахта в чине фельдмаршала. После моего производства в этот чин генерал Шмундг сказал мне: тем самым фюрер хотел выразить свою благодарность за перемирие с Францией. Пусть так! Но принципы вынуждают меня сожалеть о том, что ранг фельдмаршала не остался только за теми полководцами, которые отличились на поле боя перед лицом врага386.
386 См. об этом в рукописных материалах Нсльте (часть I, 1—7а). В данных под присягой письмехшых показаниях Геринга, озаглавленных «Характеристика генерал-фельдмаршала Вильгельма Кейтеля», от 14.2.1946 г., рейхсмаршал характеризует последнего как солдата старой школы, отмечает его сложный характер, считает одарешшм организатором, владеющим аппаратом вермахта. Гитлер, которого Кейтель считал гением, использовал его в качестве «громоотвода». Кейтель жил в постояшюм страхе перед своим хозяином; он явно нс знал, насколько необходимым стал для Гктлера. «Пгавным мотивом его поведения, — пишет далее Геринг, — было: “Я лично этого приказа фюрера не понимаю, сам бы я его никогда не отдал, но раз фюрер требует сделать так, — это правильно!” В результате Вгглер всегда оказывался прав». Геринг указывает далее на то, что никто из высших генералов, которые теперь поносят Кейтеля, не смогли с успехом противостоять Гитлеру. Кейтель никогда не выносил «из избы» конфиденциальные дискуссии с Гитлером, а молча принимал любое неверное истолкование его собственной точки зрения.
