Но вот состав «княжья» изменился, и существенно. Так, «анепсий» Ольги, занимавший наиболее высокое место в ее окружении, едва ли может быть отождествлен с кем-либо из ближайших к Игорю членов княжеского семейства, упомянутых в договоре 944 года. (Ибо «анепсий» — это кровный родственник самой княгини, но не ее супруга, подобно тому, как «нетии» — кровные родственники Игоря
[118].) Между тем, статус «анепсия» был подтвержден наиболее богатыми дарами по сравнению с другими членами посольства (если, конечно, не считать саму Ольгу), которые он получил от византийского императора. Будучи вторым лицом в посольстве, «анепсий», очевидно, выполнял функции военного предводителя флотилии и отвечал за безопасность всей экспедиции
. А это свидетельствует о его исключительно высоком положении в Киеве. Относительно высоким, судя по размерам даров, было и положение «людей» Ольги, то есть ее родственников и родственниц, в сравнении с послами «архонтов Росии». Особенно же низким в составе посольства Ольги — к немалому удивлению историков — оказался статус «людей» Святослава, получивших наименее ценные подарки. И это при том, что тринадцатью годами раньше, при князе Игоре, посол Святослава (тогда еще младенца) занимал второе место в дипломатической иерархии, уступая лишь послу самого Игоря!
Все изменится в начале 960-х годов, когда Святослав наконец-то придет к власти. Известно, что он решительно поменяет внешнеполитический курс матери, начнет свои многочисленные войны, которые принесут ему громкую славу, но не лучшим образом скажутся на состоянии дел в Киеве и Киевском государстве. Жестокий правитель, он прольет немало крови. Конечно, совсем не обязательно полагать, будто в числе жертв Святослава окажется и кто-то из его родни, хотя и исключать этого, наверное, нельзя
[119]. Подобно другим великим воителям древности, Святослав будет действовать самовластно, не считаясь с обычаем. Так, мир с греками он будет заключать не в Киеве, а в Доростоле, на Дунае, куда пожелает перенести свою столицу. И интересы «всякого княжья», то есть его прямых родичей (если, конечно, они еще оставались в живых) при заключении этого мира не будут учтены им никоим образом.
Так или иначе, но описание приемов княгини Ольги у императора Константина в 957 году — последнее упоминание в источниках о непоименованных «архонтах Руси» во множественном числе. Ни при Святославе, ни позднее ничего подобного мы уже не встретим; летопись же называет поименно лишь самого Святослава и трех его сыновей, а затем сыновей Владимира и т. д. Так что отстранение от власти (в какой бы то ни было форме) представителей княжеского рода, «нетиев» и других родичей Игоря, с наибольшей вероятностью следует отнести именно ко времени правления Святослава. Но не приходится сомневаться в том, что это стало возможным в том числе и благодаря их приниженному, по сравнению со временами Игоря, положению в Киеве при Ольге, а также благодаря по крайней мере двум политическим потрясениям, произошедшим в самом Киеве за относительно короткий срок между смертью Игоря и приходом к власти Ольги в 945 году и переворотом Святослава в начале 960-х.
* * *
Вернемся, однако, во времена княгини Ольги. Чем еще занималась она в первые годы своего пребывания у власти, помимо войны с древлянами и устроения подвластных ей земель? Этого мы, к сожалению, не знаем. В летописи после 947 года — зияющий провал. Следующие семь статей — до 955 года, летописного года ее путешествия в Константинополь, — оставлены пустыми: приведены лишь даты, без каких-либо событий. Точно так же оставлены пустыми и восемь последующих лет, до 964 года. И лишь привлекая косвенные показания источников и сведения, разбросанные в других летописных статьях, можно — хотя бы отчасти — наметить некоторые дополнительные и по большей части случайные штрихи к ее предполагаемому портрету.
Можно думать, что Ольга жила в мире с соседями и после памятного похода на древлян не вела войн — во всяком случае, источники о них не упоминают. В этом отношении ее княжение резко отличается от предшествующих и последующих: и ее мужа Игоря, и ее сына Святослава, и внука Владимира, летописные рассказы о которых наполнены сообщениями о многочисленных войнах и военных походах. Так, из десяти известий об Игоре, сохранившихся в «Повести временных лет», пять, то есть половина, связаны с его военными походами (и это не считая войны с уличами, о которой, как мы помним, сообщается только в Новгородской Первой летописи). Из тридцати летописных известий о Владимире шестнадцать, то есть больше половины, также связаны с войнами. (Даже принятие христианства, по летописи, явилось следствием его военной победы над греками.) Что же касается Святослава, то из девяти или десяти посвященных ему летописных известий лишь два не связаны с войнами или военными походами, и притом оба относятся скорее к Ольге, нежели к самому Святославу. (Это отказ князя принять христианство и его участие в погребении матери.) Совершенно другая картина складывается, если мы обратимся к летописным известиям об Ольге. Из десяти — всего десяти! — сообщений о ней в «Повести временных лет» лишь два носят «военный» характер: это всё те же рассказы о ее мести древлянам и походе в Древлянскую землю. Еще одно известие застает ее в Киеве, осажденном печенегами, уже в годы княжения Святослава.
Подобное миролюбие, несомненно, объясняется женской природой Ольги. Как всякая женщина, она была менее склонна к войне, нежели правители-мужчины. Но именно вследствие этого миролюбия Русь почти на двадцать лет получила мирную передышку, а сама Ольга смогла заняться внутренним обустройством своей страны.
Примечательно, однако, что, несмотря на свое миролюбие, Ольга осталась в памяти народа защитницей и хранительницей Русской державы. «Богатыркой», неустрашимой воительницей предстает она во многих посвященных ей народных преданиях. Фольклорная, эпическая Ольга, в отличие от исторической, нередко воюет — причем с действительными врагами Руси того времени: печенегами, ятвягами, греками или «литвой». При этом она добивается успеха по большей части благодаря своей мудрости и проницательности, чисто женскому коварству, порой даже не прибегая к военным действиям.
Считается, что память о княгине Ольге, бабке князя Владимира Святославича, отразилась в скандинавской Саге об Олаве Трюггвассоне, автор которой вспоминал о матери «конунга Вальдимара» (то есть князя Владимира), некой старухе-пророчице, обладавшей даром видеть на расстоянии. (Ошибочное наименование Ольги матерью Владимира встречается даже в русских источниках
[120].) «Был такой обычай, — рассказывается в саге, — что в первый вечер йоля (языческого праздника, по времени примерно соответствующего христианскому Рождеству. — А.К.) ее приносили в кресло и сажали перед почетным сидением конунга. И раньше, чем люди принялись пить, спрашивает конунг мать свою, не видит и не знает ли она, нет ли какой-нибудь опасности или беды, которая грозила бы его земле, не приближается ли немирье или опасность, не хотят ли другие захватить его владения». И старуха давала точные ответы на все эти вопросы, предупреждая о грозящей опасности
. Конечно, рассказ этот полностью легендарен — хотя бы потому, что Ольга скончалась еще до того, как ее внук Владимир стал княжить в Новгороде (а действие саги разворачивается именно в этом городе). Но исследователи не сомневаются в том, что образ мудрой старухи навеян воспоминаниями о ней, «мудрейшей среди всех человек», способной даже на расстоянии устранять опасность, грозящую ее стране.
