– Не сходится, – повертел из стороны в сторону мощной шеей Лука. – Ты уже знал об убийстве Ольги, когда вернулся утром. И знал, что обвинят в нем тебя. Адвоката ты вызвал вовсе не просто так, верно? Еще и пришел весь в крови!
Пусть Лука и был в прошлом цирковым борцом, котелок у него варил что надо, но я продумал все ответы заранее, поэтому в ответ на неудобный вопрос лишь усмехнулся.
– Пришел в крови, потому что подрался. А об убийстве меня предупредили заранее. Есть знакомые в полиции. Еще предупредили, что на месте преступления обнаружили нож графа Гетти. Я держал его в руках несколько дней назад, поэтому сразу понял, что обвинят во всем меня.
– И как это тебя с такими связями только арестовали! – скривился Антонио. – Странно это!
– Ничего странного. Расследование забрал себе Ньютон-Маркт, местные ничего с этим поделать не могли. Еще вопросы, господа?
Вопросов не нашлось, и я ушел на кухню. Ничего горячего там, по понятным причинам, не отыскалось, пришлось разжечь плиту и поставить на нее сковородку. Пока та разогревалась, нарезал вчерашний багет, взял молоко, масло и яйца. Пожарить гренки не составило никакого труда, к ним добавил сыр и пармскую ветчину. Получился вполне сносный перекус.
Когда на кухню зашла Софи, я оторвался от своей немудреной трапезы и молча отсалютовал ей стаканом с кальвадосом.
– Вижу, ты не в духе, – прищурилась хозяйка клуба.
– Не каждый день просыпаешься в одной постели с мертвой девушкой, – ответил я и приложился к бокалу.
Софи оглянулась, переступила через порог и прикрыла за собой дверь.
– Рассказывай! – потребовала она.
Я поведал кузине о случившемся, попутно убрал грязную посуду в мойку и потушил плиту. Заодно рассказал и о промахе с Большим Джузеппе, но Софи этот момент нисколько не заинтересовал.
– Сам виноват, – только и сказала она, выслушав мой рассказ. Потом обреченно вздохнула и спросила: – Как думаешь, почему убили Ольгу?
– Что-то не поделила с подельниками.
– Проклятье! – ругнулась Софи. – Я не стану отменять завтрашнее представление! Это прикончит нас!
– Тем более в любом случае будет аншлаг. Как только эта история попадет в газеты…
Софи отмахнулась и спросила:
– Кто рассказал Ольге о снимках?
Я покачал головой.
– Не помню. Вчерашний вечер – словно в тумане.
– Проклятье!
– Еще инспектор Моран справлялся насчет неких валиков для фонографа. Тебе что-нибудь известно об этом?
На лице Софи отразилось недоумение.
– О чем ты говоришь, Жан-Пьер? Какие еще валики?
Я пояснил.
Хозяйка клуба побледнела и распахнула дверь.
– Поговорим у меня! – объявила она и, дробно стуча каблучками, убежала по коридору. Причина спешки оказалась до банальности проста: когда я проследовал за Софи в кабинет, она уже наливала себе шерри.
– Женский алкоголизм неизлечим, – наставительно заметил я, отпил кальвадоса и развалился в кресле. Бутылку убирать далеко не стал, поставил на подлокотник.
– Марк бы так не сглупил, – произнесла Софи, словно не услышав моей реплики.
– Он хотел убить тебя ради страховки! – напомнил я.
– Он был сволочью, но не глупцом! – заявила хозяйка клуба. – Марк не мог не понимать, что за эту запись ему оторвут голову!
Я вздохнул.
– Софи, кого ты пытаешься в этом убедить? Меня или себя?
Кузина нервно потеребила бусы, потом поднялась из-за стола и отперла один из шкафов.
– Если Марк действительно покупал фонограф, должны остаться записи об этом. У него не было денег заплатить из собственного кармана.
– У тебя здесь бухгалтерские книги за позапрошлый год?
– За три прошлых года, – ответила Софи, выкладывая на стол один за другим несколько пыльных томов.
Я только хмыкнул, глотнул кальвадоса и откинулся на спинку кресла. Алкоголь растекался по крови мягким огнем и убаюкивал. Мигрень понемногу отступила, но сознание оставалось ясным. Совсем как бутылочное стеклышко…
Софи пододвинула к себе один из гроссбухов, сразу отложила его в сторону и взяла следующий. Раскрыла толстенный том на середине и зашуршала пожелтевшими страницами. Очень долго она ничего не говорила, а затем вдруг с отвращением оттолкнула от себя гроссбух и хлебнула шерри.
– Значит, покупал, – вздохнул я.
– Да!
– Ты не знала?
– Нет!
Я вновь вздохнул, допил кальвадос и вновь наполнил стакан.
– Помнишь дни, когда приходил герцог Логрин? В каком помещении проходили те встречи?
– В угловом кабинете с камином на третьем этаже.
– Идем!
Прихватив с собой бутылку и стакан, я первым вышел в коридор и направился к лестнице. Софи заперла дверь и поспешила следом.
«Кабинет с камином» оказался просторной угловой комнатой с выходящими на перекресток окнами и очагом с кованой решеткой и широкой мраморной полкой. Пыли на мебели не было, но при беглом осмотре создалось впечатление некоего запустения.
– С тех пор кто-нибудь здесь собирался?
– Редко.
– Мебель не меняли?
– Нет, ничего не трогали.
Никаких шкафов, где могли спрятать фонограф, внутри не оказалось, и я вернулся в коридор. С одной стороны к кабинету примыкала лестница, с другой располагался небольшой холл с пальмами в кадках и удобными на вид креслами. Даже если в стенах и проделали слуховые щели, то звукозаписывающая аппаратура в коридоре неминуемо привлекла бы внимание и обслуги, и гостей.
Оставался чердак.
Мы поднялись туда и зашагали между рядов клетушек, где хранился всякий хлам вроде давно ненужного реквизита, выкинуть который никак не доходили руки.
Ориентировался я на каминную трубу, торчавшую над перегородками комнатушек, но ничего подозрительного в том углу обнаружить не удалось.
– Пустышка, – подвела итог нашим поискам Софи, в голосе которой смешались воедино разочарование и облегчение.
– Пустышка, – подтвердил я, осветил керосиновой лампой две соседние клетушки и нахмурился. Одна из них была заметно меньше другой, и задняя стенка у нее была не капитальной каменной, а всего лишь дощатой загородкой, завешенной старой одеждой.
Я передал лампу Софи, освободил вешалки и навалился на стенку. Доски заскрипели, но выдержали.
– Ты что-то нашел? – встревожилась хозяйка клуба.
Ударом каблука я вышиб одну из досок, оторвал соседнюю и через образовавшийся проем забрался в закуток, маленький и пыльный. На полу там стояла какая-то накрытая брезентом коробка, я откинул его и обнаружил фонограф. Вместо привычного раструба от него уходили какие-то трубки, они скрывались в прорезанных в полу отверстиях.
