Голос матери стал тише, она смотрела на окрашенную бледно-жёлтой краской стену, словно там была подсказка.
– Сон повторялся несколько раз. Но с каждой ночью пропасть становилась всё шире и глубже, а из неё доносились голоса. Сразу я не могла понять, кого они мне напоминают, но потом осознала.
Тамила настороженно на неё посмотрела, отведя глаза от покрытых морщинами тыльных сторон ладоней, высохших пальцев, которые нервно комкали пододеяльник.
– Что? – тихо спросила она.
– Когда я тебя родила, – лицо матери вмиг стало задумчивым и немного отстранённым, – мне пришлось туго. Чувствовала себя отвратительно, хоть до этого на здоровье не жаловалась. Врачи говорили всякую чушь про ослабленный организм и нехватку витаминов. Пичкали меня снотворным, потому что сама я заснуть не могла.
Тамила ободряюще погладила её по руке. Мать бросила благодарный взгляд, прокашлялась, словно голос не хотел слушаться, и снова заговорила:
– В одну такую ночь я услышала голос. Женский. Очень хриплый и отрывистый. При этом, когда незнакомка произносила слова, казалось, что ей тяжело, будто в горле что-то клокотало, от чего речь получалась с каким-то отвратительным бульканьем.
Тамила знала, что это был за хриплый голос. И кто приходил ночью, но даже затаила дыхание, опасаясь, что мать резко переключится на другую тему, так и не договорив до конца.
– Это было несколько раз, – почти прошептала мать. – Она приходила к моей постели, замирала и долго стояла. Я слышала тяжёлое дыхание: порой – дальше, а порой – совсем близко. Хотелось открыть глаза, но сил не хватало. Крик сам рвался из горла, но застревал, и губы казались тяжелее камня. Потом сквозь тяжёлую пелену полузабытья и таблеток я снова слышала голос.
Тамила сидела неподвижно. Она знала и про голос, и про крик, которому просто нельзя сорваться с губ, потому что чудовище, что приходило в детстве, сразу могло забрать её с собой, стоило лишь пискнуть.
На некоторое время в палате повисла тишина. Тамила посмотрела на мать:
– Почему ты молчала об этом?
Та чуть пожала плечами, будто показывая: а смысл трепаться?
– Я об этом просто забыла. Надолго. Даже во время поисков этой дряни. Просто вылетело из головы, а тут это… – мать сделала рваный вдох. – Оно вернулось.
Тамила вздрогнула от того, каким тоном это было сказано: бесконечно тоскливым и полным дикого страха.
– Но если бы ты знала, как я не хочу, чтобы оно появилось ещё раз.
Язык одеревенел, мысли путались, как у пьяной. Тамила понимала, что надо что-то сказать, найти слова ободрения, но ничего на ум не шло.
Скрипнувшая дверь и вошедшая медсестра спасли её. Та самая Ниночка, добрая душа, давшая журнал.
– Тамила Владимировна, понимаю, что вы не наговоритесь никак, но распорядок у нас железный. Вашей матери нужен покой.
– Да-да, конечно.
Тамила поднялась со стула, мать каким-то образом сумела побороть свои страхи и теперь вновь выглядела как в момент прихода дочери.
– Завтра приходи, – сказала она и улыбнулась. – Если хочешь, с подругой, а то я тут совсем скисну. Даже посплетничать не с кем.
Нина бросила на неё неодобрительный взгляд, но ничего не произнесла, сделав вид, что занята шприцем, в который набирала лекарство.
Тамила склонилась, ещё раз коснулась губами её щеки и шепнула на ухо:
– Всё будет хорошо.
Не дав опомниться, быстро попрощалась и покинула палату. Мигом стало душно, желудок сжался, к горлу подкатила дурнота. Тамила прекрасно понимала, что надо сделать что-то из ряда вон выходящее, чтобы «всё-было-хорошо».
«Всё будет хорошо» – это такая формула, глупая мантра, к которой прибегают люди, когда видят, что всё отвратительно. И в то же время где-то внутри появилось странное ощущение: теплое, маленькое, как тлеющий уголёк, но всё же дававшее надежду. Она ещё не могла полностью его осознать, но чувствовала, что выход уже найден, до него нужно только добраться.
Некоторое время она шла по дороге, проигнорировав остановку. Холод приводил мысли в порядок и приносил странное спокойствие. Тамиле совсем не нравилось, что существо, кем бы оно ни было, пыталось достать её мать. Бояться за себя – это одно, а вот за близких… Это страшнее в два раза.
«Что ж, – ухмыльнулась она про себя, – зато не будешь страдать и рыдать, подруга, а начнёшь действовать».
Вспомнив, что в доме нет хлеба, Тамила зашла в первый попавшийся магазин. Здесь удивительно пахло выпечкой. Из чего можно было сделать вывод, что свежий хлеб только привезли. Перед Тамилой стояла пожилая женщина и молодая мать с мальчиком лет пяти. Последнему явно не терпелось выйти, поэтому он то и дело крутился возле родительницы, не желая стоять на месте.
– Вася, стой же! – недовольно выговаривала ему тем временем мать. – Сейчас выйдем. Стой спокойно.
Ребёнка хватало на несколько секунд, потом всё повторялось заново. Тамила с любопытством смотрела на мальчишку. Было видно, что он не хулиган, просто слишком активный.
– Что ты везде лезешь? – вновь не выдержала родительница. – Будешь себя плохо вести, нас выставят за дверь!
Розовощёкая полненькая продавщица в белом халате только хихикнула:
– Не переживайте, у меня дома такой же. Сначала лезет куда-то, потом думает. Там, где мы сто раз подумаем, эти – ух! И ещё вопрос, кто правильнее поступает. Мы пока раздумываем, может случиться куча неприятностей. Порой у деток есть чему поучиться.
– Да, но ведь бывает и наоборот! – ответила мать Василия.
Продавщица что-то ответила, но Тамила уже не слушала. Она понимала, что вряд ли сказанное подойдёт ей, и всё же был шанс. Долго страдать и раздумывать – не всегда хороший метод. Так можно растерять всю смелость и сообразительность. Уже в какой раз за день она поняла, что нельзя сидеть сложа руки. Но и в одиночку кидаться грудью на амбразуру – глупость.
– Девушка, вам чего? – поинтересовалась розовощёкая продавщица, внимательно глядя на Тамилу.
– Батон.
– А возьмите рогалики, – неожиданно предложила та, – вкусные, свежие. Я всем рекламирую, пекут же на совесть. А то их обычно почему-то вниманием обходят, а ведь хорошие-хорошие.
Тамила кивнула, но эхом, за рогаликами и прочей ерундой, слышалось уверенное: «Хватит думать, трусиха. Действуй же! Действуй!»
Глава 6. Свидание со смертью
Чем ближе стрелки приближались к оговоренному времени, тем сильнее Тамила нервничала. Новые туфли, которые до этого пришлось надеть всего-то раз, натирали пальцы; свод стопы, казалось, уже гудел от высоких каблуков. Фиолетовое платье, высокая причёска и макияж заставляли себя чувствовать одновременно непривычно и горделиво. Широкий пояс подчёркивал талию и грудь. Аметистовые серьги придавали некую таинственность и желание разглядывать долго-долго.
