Театр одного актера на меня не действовал. Я не мог понять, то ли он так сжился с любимой ролью спецагента, то ли держит меня за дурака. Но суть нашего разговора имела для меня значение, и я хотел услышать, что он мне предложит.
— А от меня что надо?
Я задал вопрос нарочито грубо. Мне хотелось, чтобы он пропустил страниц двадцать из своего сценария. Он холодно на меня посмотрел.
— Ты согласился бы уделить несколько часов в неделю, чтобы участвовать в охране нашей общины?
— И как ее надо охранять?
— Слушай, не разыгрывай местечкового еврея, который отвечает вопросом на вопрос!
Он явно старался вернуть себе утраченную ключевую позицию.
— Да, я готов потратить несколько часов в неделю на охрану нашей общины. Я ответил на твой вопрос и теперь хочу знать, каким образом нужно будет ее охранять. Имею право? Нет?
Он улыбнулся.
— Мне нравится, что ты такой горячий.
Совсем не нравится. Ему очень трудно было улыбнуться.
— Вообще-то не принято говорить об этом при первой встрече, но я чувствую, тебе можно доверять. И ты понимаешь — никому ни слова.
Игра в секретного агента начала меня раздражать.
А он для вящей внушительности помолчал, хотел, видно, подчеркнуть важность информации, потом сообщил:
— Мы создали группу, взявшую на себя обязательства защищать нашу общину от врагов. Мы тренируемся два раза в неделю, учимся оборонять людей и территорию. Занятия бывают теоретические и практические. Мне сказали, что ты занимался боевыми искусствами.
— Я занимался карате и французским боксом.
Патрик насмешливо улыбнулся.
— Знаешь, что такое крав мага?
— Понятия не имею.
— Искусство самообороны, которое практикуют в израильской армии, — гордо объявил он мне, словно сам был членом действующего отряда. — Состоит из самых эффективных приемов различных боевых школ.
— О какой охране идет речь? Зачем понадобился этот крав… чего-то?
— Мы охраняем синагоги, общественные места, праздники, банкеты, следим за порядком, при необходимости предоставляем сопровождение. Цели у нас самые мирные, но мы должны быть готовы к любой агрессии.
— Ваша группа — это… Бетар?
Патрик снисходительно усмехнулся.
— Бетар, таинственныый и грозный! Можно подумать, что во Франции есть только одна-единственная организация! Бетар — это ответвление крайне правой организации израильтян. Мы вне политики. Но нас устраивает, когда нас принимают за Бетар, нацики его боятся. Нам это позволяет действовать более активно.
— И как же называется ваша организация?
— Мы зовем ее просто «Движение». У нас нет официального статуса, но вся верхушка общины нас знает и обращается к нам за помощью. В полиции тоже известно о нашем существовании. На особо крупных мероприятиях мы даже сотрудничаем.
— Ты говоришь о защите общины? Или о борьбе протии антисемитизма?
Вопрос, похоже, поставил Патрика в тупик.
— Видишь ли, мы группа обороны, мы не борцы. Наша задача — охранять общину, а не искать стычек с нациками. Борется Бетар.
Ответ меня разочаровал. Патрик это мгновенно почувствовал и тут же дал задний ход.
— Но в случае атаки мы всегда готовы ответить!
Он огляделся, проверяя, не услышал ли нас кто-нибудь.
— Я много чего тебе сказал. Что скажешь ты?
— Любопытно.
— Я не спрашиваю твоего мнения. Я спрашиваю, готов ли ты к нам присоединиться? Нас стало слишком мало, чтобы обороняться от нарастающей агрессии, Угроз становится все больше, они все более целенаправленны. Нам нужен такой парень, как ты.
Джеймс Бонд не вызывал у меня большой симпатии. Однако его предложение посветило мне возможностью действовать. И когда я, поколебавшись, все же ответил ему согласием, Патрик просиял. Он пожал мне руку и сказал:
— Освободи вечер вторника. Я приду сюда за тобой в восемь часов. Возьми спортивный костюм. Увидишь, у нас славные ребята и дело стоящее. — Он встал и направился к выходу. Я еще посидел немного, взволнованный и немного растерянный.
Для всех моих приятелей я теперь каждый вторник занимался спортом. И по существу не врал. Два часа крав маги — это круто. Отрабатывали удары, позиции, свирепо боролись друг с другом. Затем лекции по оказанию первой помощи, наведению порядка в толпе, работе на местности. Мы сидели в закрытом помещении с задраенными окнами, задыхаясь от духоты. Никто не должен был нас видеть, знать, что мы тренируемся и существуем. Паранойя? Разумные меры предострожности? Стратегия выживания? Думаю, все три составляющих вместе.
Но вот тренировки закончились, и мы собрались, чтобы выслушать Аллена и Франсуа, наших руководителей. Они были старше нас, очень уверены в себе и говорили с большой убежденностью. Выступление их было пафосным, они напирали на необходимость секретности, твердили о неизбежном риске и опасностях, которые ведомы только им. О самих Аллене и Франсуа говорили, что у них есть информаторы повсюду — в полиции, в самых разных сферах, даже в Израиле. От нас они ждали постоянной боевой готовности и хорошей спортивной формы. Мы должны были усвоить их взгляды, манеру вести себя и говорить, подразумевая тем самым, что мы члены благородного тайного союза. Их театральщина возымела действие, большинству ребят от восемнадцати до двадцати пяти лет — студентам, служащим, продавцам, официантам — она оказалась по душе.
Во время уик-эндов мы охраняли синагоги и всевозможные мероприятия — спортивные, культурные, религиозные, — которые устраивала еврейская община в Лионе. У нас было двое ответственных. Один отвечал за спортивный сектор, второй за организационные вопросы. Наверняка между собой они были знакомы и общались, но мы их знали только по работе и никогда не задавали лишних вопросов. Молчаливая сдержанность была в цене среди членов Движения. Мы льстили себя надеждой, что мы французская секция легендарного Моссада.
Я, конечно, понимал, какими методами нас обрабатывают. Манипуляция была груба до смешного, но мы были убеждены в собственной необходимости. Кое-кто из ребят выслушивал призывы наших руководителей чуть ли не с религиозным благоговением, словно они открывали нам тайны спасения лионских евреев. Простодушие этих ребят меня трогало. Я видел, как они впитывают в себя каждое слово, как расправляют плечи, выпячивают грудь, сжимают кулаки. Опасность приближается? Они на посту, могучие воины, готовые защищать неповинных от свирепых варваров. Мне порой становилось стыдно за ту снисходительность, с какой я смотрел на них. Но кое-что было у нас общим: большинству из нас не хватало понимания, кто же мы такие. Мы искали себя, доходя до невроза. Для нас это была серьезная проблема, и нам необходимо было ее решить. Решить проблему самоутверждения, проблему изоляции, проблему плохо переваренного иудаизма и подавляемого сионизма. Среди нас были, например, ребята, которых община не признавала евреями, так как они родились от смешанных браков. Помогая общине, они как бы завоевывали себе право быть евреями, у них появлялись друзья, которые не задавали им вопросов, принимали их такими, какие они есть, не искали в них того, чего нет.
