— Де дадо, — прогундосила Веста, видя, как Павел приближался к ней с бутылкой в руке. — Де дадо, мне больно.
Она закрыла кровоточащее лицо руками, и Павел, взревев, с силой обрушил свое «оружие» на голову супруги. Осколки бутылки разлетелась в стороны янтарной шрапнелью, резко запахло кофе и ванилью.
«Действительно, хороший коньяк», — подумал Павел.
Тяжело дыша, он смотрел, как Веста медленно заваливалась на пол. Соломенные волосы быстро набухали кровью, окрашиваясь в темно-оранжевый цвет.
— Пася, — едва шевеля раздутыми губами, прошептала она.
— Мало?! — окончательно рассвирипев, завизжал Павел. — Может, тебе еще виски подать?!! Или текилы???
Покачиваясь, он снова повернулся к холодильнику.
— Нет, — просипел он. — Ты не стоишь виски, девочка. Пожалуй, ограничимся пивом.
Изгрызенный мизинец стрелял колючей болью, но пальцем он займется позже. Сейчас главное — Веста…
Выхватив из ледяного нутра холодильника бутылку немецкого пива «Андекс», он развернулся и замер с вытаращенными глазами.
Веста, совершенно голая, сидела на полу, хрипло и прерывисто дыша. Хлещущая из ран кровь залила ей почти всю верхнюю часть рыхлого тела, алые ручейки затекли даже в складки ее необъятных ног, пропитывая густой курчавый треугольник. Широко распахнутые глаза моргали, как у сломанной куклы, рот хлопал, словно крышка старого рассохшегося сундука, который все никак не вынесут на мусорку. Она завороженно разглядывала вытянутые перед собой окровавленные ладони, как если бы никогда не видела более захватывающего зрелища.
«Когда же ты вырубишься?!» — ожесточенно подумал Павел, приходя в себя от неожиданного «пробуждения» супруги.
— Веста, — позвал он, и женщина подняла трясущуюся голову. Свалявшиеся от крови волосы свисали свекольно-тающими сосульками.
— Ба… — начала она, но он не дал ей договорить.
Удар был глухим, словно на застеленный ковром пол грохнулось полено. Закатив глаза, Веста тяжело легла на спину, раскинув руки.
Странно, но бутылка не разбилась. Но Павел уже вошел в раж, бурлящая ненависть и неутихающая боль в сломанном пальце требовала немедленного выхода. Выматерившись, он изо всех сил двинул бутылкой о край стола.
Звон, россыпь осколков. Один стеклянный «шмель» зло чиркнул его по ребру, оставив на коже тоненькую царапину.
Павел присел над распластавшейся женой, остервенело сжимая в руке «розочку».
Наверняка она еще жива. Он знал, что Веста вынослива, несмотря на то, что под ее головой натекло целое багровое озеро.
— Эй, солнце!
Веста не шелохнулась, но Павел не сомневался, что она просто в отключке. Такие, как она, быстро не подыхают, это он знал точно.
Он прижал самый острый край «розочки» в морщинистую шею супруги. Один точный удар, и все кончено.
— Считай это заявлением на развод, — оскалился Павел.
Рука взметнулась вверх, застыв в воздухе. По граням хищно торчащих жал его импровизированного оружия проскальзывали едва заметные блики от ламп, встроенных в потолок.
Павел глубоко вздохнул и, сплюнув, поднялся на ноги.
Нет. Если Веста еще жива, добивать он ее не будет. Нужно будет расспросить ее поподробнее насчет квартир и счета в банке.
И вообще, в конце концов. На что ему Багор?!
Он дождется Багра, и тот сам все закончит. Уговор есть уговор, баш на баш. Он не будет марать руки об этот кусок сала, лишняя «мокруха» ему ни к чему.
Павел набрал номер сообщника, но его телефон был недоступен. Он чертыхнулся, но делать было нечего — оставалось только ждать. Павел брезгливо взглянул на бесчувственную супругу. Пожалуй, будет лучше, если эту мясистую тушу связать.
Беглый осмотр каюты показал, что веревки тут нет. Используя столовый нож, обнаруженный им во встроенном шкафчике, Павел разрезал простыню на узкие ленты, которым крепко перетянул запястья Весты. Во время этого действия он нечаянно задел прокушенный мизинец и чуть не взвыл от вновь нахлынувшей боли. Ему казалось, что его несчастный палец сунули в дымящиеся угли.
Проковылял к холодильнику, достал виски.
— После тебя, драгоценная моя, нужно все спиртом и хлоркой обрабатывать, — заявил он, распечатывая бутылку «Jim Beam». — Откуда я знаю, чем ты болеешь? Вдруг ты заразная? Не хотелось бы после твоего укуса подхватить бешенство или еще какой-нибудь триппер.
Плеснув на кровоточащий палец виски, Павел яростно скрипнул зубами, сдерживая рвущийся наружу вопль. Обернул салфеткой мизинец, после чего дотащился до дивана и без сил плюхнулся на него.
— Я буду следить за тобой, моя милая, — предупредил он, глядя на обвисшие груди Весты, которые свесились по сторонам тяжелыми мешками. Тошно вспомнить, а ведь еще вчера вечером ему приходилось целовать это вымя, делая вид, что он получает от этого удовольствие!
— Буду следить, — повторил Павел. Нож, которым он кромсал простыню, мужчина положил у изголовья.
Веки становились тяжелее, глаза слипались, голова склонилась на грудь. Спустя несколько минут он крепко спал.
* * *
Где-то в углу, в самых недрах клейкой темноты послышался едва различимый царапающий звук, словно кто-то ногтями скреб по стене.
«Мыши. Или крысы», — сонно подумал Павел, разлепляя веки. Тьма пахла металлическим привкусом, застывающей кровью, коньяком и кислым потом Весты. А еще в окружавшей мужчину угольной пелене угадывался приторный запах тревоги, перерастающей в страх.
Он сел, кашлянув. Подозрительный шорох больше не повторялся, в каюте было тихо, как в заколоченном гробу.
«Интересно, почему не светит луна? — зачем-то подумал Павел. — Почему так темно?!»
«Веста», — колыхнулось в набухшей свинцом голове.
При мысле о связанной жене, лежащей где-то в паре метрах от него, остатки сна растворились, как обрывки тумана под сильным порывом ветра. Словно ужаленный, Павел подскочил на месте.
Нагнувшись, он нащупал пальцами нож.
— Веста?! — тихо произнес он.
Тьма молчала, украдкой наблюдая за ним.
Шаркая и спотыкаясь, Павел двинулся к выходу — он помнил, что там был выключатель.
Клац.
Он прищурился, оглядываясь по сторонам. Шмыгнул носом, моргнул, потер глаза.
«Нет».
Пальцы помимо его воли стиснули рукоятку ножа так, что заныли суставы.
Весты в каюте не было.
В застывшей луже крови лежали бутылочные осколки и заляпанные кровью обрывки простыни, которой она была связана. Сама же Веста исчезла.
— Этого не может быть, — пробормотал Павел. Ноги сделались ватными, и он прислонился к стене, боясь, что попросту сползет на пол. — Не может… этого… быть.
