– И это нам ведомо! – как эхо, повторил монах. – Емлют хазары рабов от Перми Великой до ятвягов. А где своих воев послать не могут – скупают рабов у варягов да у печенегов.
– Да как же они веру переменили, как ты говоришь, так быстро? – спросил другой калика. – Я ведь ветхую веру иудейскую ведаю. Тамо только сыны двенадцати колен Израилевых могут ее наследовать. Потому Христос с фарисеями и спорил…
– Дак никто и не переменял! – сказал Иван. – Всяк при своей вере и остался. Только каган да все знатные обрезание сделали, да и то не сразу. Владел каганатом род Ашина – тюрки. А рахдониты привели им жен с Шелкового пути – евреек прекрасных, искусных в пении, танцах и всяком деле женском, коего хазарянки не ведают. И стали они рождать детей каганам, а по закону их от еврейки рождается еврей, ибо плоть мужская берется в плен. И стали новые каганы считаться хазарами, а веру исповедати иудейскую. А другие как веровали своим богам, так и веруют… Только вера там одна – мамона! Корысть денежная! Вот вся и вера. Вся жизнь в каганате Хазарском на деньгах стоит. Все продается, все покупается! День и ночь торг шумит! Чего только не привозят в Итиль-город и в Тьмутаракань: и ткани, и благовония заморские, и злато-серебро, но пуще всего – рабов, потому что нет этого товара дороже.
– Тьфу! – не выдержал почтительно слушавший родителя Илья. – Греха не боятся.
– Вот и нас, – продолжал Иван, – вывели из земли Каса, весь род наш. И сделали лучниками-черкасами. В войске хазарском. Но как нам не доверяли, то держали так, чтобы мы не могли ни в бою, ни в сражении изменить. Лучники всегда меж двух огней стоят: спереди враг, а сзади – свои: тяжелая пехота да конница. Не побежишь.
– И что, не бунтовал народ? Вон не бунтовали?
– Я же сказал – там все на деньгах да на наживе держалось. К примеру, ведут в поход, а семьи-то в залоге остаются. Ежели победят хазары – десятая часть добычи воинам идет. А ежели не победят – всех, кроме воевод иудейских, казнят без милости, а семьи в рабство продадут.
– Вона… – протянул один из монахов, – а я с хазарами по молодым годам рубился и диву давался – нет их в бою храбрее, люты в сече. А как в полон возьмешь его – так он и меча держать не хочет…
– Ну вот и мы так-то… Я еще маленький был, – продолжал Иван. – Отец меня с собою в поход брал, чтобы, не ровен час, в Хазарин проклятой меня от матери в рабство за море не продали. Частенько там детей у таких, как мы, христиан отымали да за море везли. Ребенок родины не помнит и оборониться не может. Кирилл равноапостольный был в Хазарин и, сказывают, встретил по пути полон не то алан, не то хазар – тюрок дальних, из Поля, с верховьев Танаиса. В рабство их гнали. Он и спроси: как, мол, в полон попали? Те ответствуют: шли к морю креститися в городе Азове, да наскочили хазары конные, побрали нас сонных. Теперь гонят на продажу в страны басурманские, где несть света веры Христовой. Кирилл равноапостольный, что грамоту народу славянскому дал, и спрашивает: «Откуда про веру Христову знаете?» – «От славян, от болгар дунайских, греков и алан степных… ибо среди них уже есть христиане, и нет нам той веры желаннее». – «Чем же вам вера та мила?» – «Веруем Господу и Спасу нашему Иисусу Христу, ибо он заповедовал мир и любовь и всех объявил равными, по подобию Божию сотворенными. И праведным обетовал Царствие Небесное, и сам путь указал к воскресению из мертвых!» Кирилл говорит: «И днесь вера ваша спасла вас!» Весь полон на свои деньги выкупил и крестил в Азове, где еще от Андрея Первозванного церковь стоит, – сказал Иван, крестясь.
Илья и монахи тоже перекрестились.
– Но после сего диавол разжег души нечестивые, и стали они по всей Хазарин казнить христиан люто! И бежали иные в горы, иные, как мы, – через Поле, в места лешие-незнакомые, да стали, как звери, здесь много лет и скрываться…
Свет от глиняной печи плясал на стенах, в открытую по-летнему дверь землянки было видно звездное небо над частоколом лесных вершин.
– Однако вас и в пустыне Господь сберег, – начал один из калик.
– Здесь не пустыня, – сказал Илья. – Здесь люди спокон веку живут; кабы разбоя не было, так рай бы земной тута был. – Скрыться на земле нельзя, – сказал калика. – Надо супротив сатаны стоять.
– Постоишь тут, – прокряхтел Иван. – Тамо держава целая… Тамо войско к войску… А нас – три десятка с мечами. И хоть каждый с десятком биться может, а все ж нас – горсть песка супротив горы.
– Мы, калики, давно ходим, и куда ни придем, везде так-то многоразличные бродники скрываются; кабы собрать их вместе…
– Михаил Архангел всех перед концом мира соберет, – вздохнул Иван, поднимаясь и тем самым давая понять, что разговор окончен.
Но монахи продолжали, последовав за Иваном на полянку, где уселись на бревне поваленном.
– А вот скажи ты мне, – начал издалека один из монахов, – почему никто супротив хазар стоять не может?
– Что ты меня, как вот внучонка моего, распытываешь? Это он глупой еще, а я то разумею, что всех хазары бьют потому, что держава у них, а крутом только племена да орды… – засмеялся Иван, поднимая на руки внука – сына Ильи, которого по-домашнему звали Подсокольничек, чтобы нечистая сила имени его Божия не услышала да каверзы какой не совершила… – Супротив Хазарин может только держава устоять. Вот, скажем, Царьград – царство греческой веры православной…
– Ну а Святослав-то хазар разбил!
– И у Святослава держава была и войско, да только он много как Царьграда слабее…
– А через чего?
– Так он же язычник! – удивился непонятливости монаха Иван. – А язычник ежели и победит, то ненадолго. И ежели сгонит народы в державу, то они меж собою враждовать будут и развалятся…
– Однако ж, – подначивали монахи, – Хазарский каганат стоит, не шелохнется.
Подсокольничек тискался к деду, цеплялся ручонками за бороду, смотрел черными глазами на монахов недоверчиво.
– Спи, дитятко мой! – качал его на руках дед. – Спи. Вон уж месяц поднялся… А Хазария нынче не та, что прежде! – сказал он монахам. – Она, помяни мое слово, падет скоро и сгинет, как обры сгинули, и следа от зла ее не останется.
– Само ничего не происходит, – сказал монах.
– Все по воле Божией, – встрял в разговор Илья.
– Бог-то Бог, да и сам не будь плох, – сказал другой монах. – Воля Божия через людей творится.
– Это верно, – согласился Иван, передавая уснувшего внука на руки матери.
Женщины понесли ребенка в землянку, где на нарах уже спала, разметавшись во сне, старшая дочка Ильи. Дверь в землянку притворили. Мужчины остались одни.
– Ну что, Божьи люди, – сказал Иван-старый. – Спасибо вам, что сына моего с одра болезни подняли.
– Так Христос расположил. Все по воле Божией, – прошелестели монахи.
Иван откашлялся и, переходя к самому трудному разговору, спросил напрямки:
– Сказывайте, люди добрые, с чем пришли? Какое у вас к нам дело? Ведь, я чаю, неспроста вы из пещер киевских полгода сюды пробирались?
