После того как, завалив ров горами трупов, нападавшие захватили стены, бой разгорелся с еще большей силой на улицах. Каждый дом по нескольку раз переходил из рук в руки, причем и те и другие, возвращаясь, добивали раненых врагов.
Кровь текла по сточным канавам вдоль мощеных улиц, перехлестывала на мостовую; в ней скользили кони и оступались пешие.
Стен и цитаделей внутри города было несколько, и каждую брали, не считаясь с потерями.
Наконец, потеряв значительную часть войска, наступавшие ворвались в центральную цитадель и в двухдневном бою перебили всех его защитников. Тьмутаракань пала.
Когда дружина вышла из города, выволокла всех раненых и убитых, в город стали возвращаться жители, гасить головешки пожаров, хоронить убитых защитников крепостей, которых в Тьмутаракани было несколько. Их невозбранно пускали к раненым, лежавшим вместе, чтобы родственники могли опознать своего и забрать его домой.
Илья присматривался к этим новым для него людям, ни одеждой, ни обликом на киевлян и подвластные им племена не походившим. Одежда на них была восточная – шаровары и у мужчин, и у женщин. И только по тому, что некоторые закрывали лицо, можно было догадаться, что это мусульманки. Так он и не смог догадаться, кто хазарин-еврей, кто – мусульманин. Все в плащи закутанные, все не то с косами, не то с пейсами, бородатые…
Когда ему бывало назначено, он проезжал по улицам, еще залитым кровью. Хазары поднимали обгорелые чувалы
[14], закапывали за городом трупы раздутых лошадей. Через несколько дней запели в синагоге раввины, и потянулись старики и старухи на молитву.
Еще через несколько дней закричал, запел над городом голос муэдзина, и пали на колени мусульмане – жители поверженного города.
Илья объездил все невольничьи рынки, все тюрьмы и подвалы, где содержали пленников, готовили к продаже. В одном таком глубоко ушедшем под землю зиндане подобрал маленький ошейник с цепью и понял, что он не для собаки, а для ребенка…
Искать Подсокольничка было бессмысленно – через город прошли тысячи невольников, и, конечно, никто не помнил славянскую старуху с черноглазым ребенком на руках.
В княжеском лагере шло непрерывное пированне. Столы накрывались, многочисленные гости наедались-напивались, а потом на их место приходили новые.
Свистели дудки, плясали храбры, напившись хазарских вин, коих взяли великое изобилие, дрались между собой. Тяжелый дух нескончаемой попойки смешался с запахом пролитой крови, дымом от жаровен, где жарилось мясо, с дымом от пожарищ, где тлели обгорелые трупы. Войска искали забвения от ужаса страшной сечи и резни в городе в разгуле и пьянстве. Из Крыма привезли несколько обозов с девками, и пошла такая гулянка, что сатана в аду, верно, побрезговал бы.
Илья сторонился гульбы, как сторонились ее все христиане. Отойдя от города, они соорудили походную церковь, и шедшие с войском православные священники устроили многодневную покаянную службу. Тут Илья и помолился, и отплакался. Стало чуть легче. Со дня окончания резни христиане держали многодневный пост. И не брали в рот ни мяса, ни вина. В перерывах между молитвами они сидели и спали в тени виноградников.
Тут и нашел богатыря ехавший только с малой охраной князь.
– Вот ты где, – сказал он, спрыгивая с коня. – А я уж пытал всех – живой ли ты?
– Что мне сделается? – отвечал Илья, поднимаясь во весь свой рост и снимая шапку.
Князь прогнал подальше охрану и воев Ильи. Развалился на прохладной земле, под виноградником, велел Илье сесть.
– Не сыскал, значит, сына-то? – спросил он вдруг с несвойственным ему участием в голосе.
Илья не ответил, глядя мимо князя вдаль и стараясь, чтобы слезы не потекли.
Князь за годы, что прошли с приезда Ильи в Киев, сильно переменился. Хоть пил и гулял по-прежнему, но бывало теперь его красивое и злое лицо порой печально и мягко. Правда, редко, как редко оставался он наедине с кем-нибудь.
– Все радуются… – сказал он задумчиво. – Сбылась мечта вековая – сбросили навсегда ярмо хазарское. Николи супостат не подымется!
– А радости нет, – сказал Илья.
– Вот то-то и оно, – вздохнул князь. – Как ты думаешь, отчего?
– На место этим супостатам другие придут.
– Я ошибки моего отца не повторю! – перебил его князь. – Я здесь гарнизон оставлю, тут дружина будет стоять из воев отборных, славянских, и теперь эта держава – наша!
– Отец твой не глупее тебя был, – возразил Илья, – и не меньше твоего о приращении державы помышлял. А коли не ставил тут дружины, стало быть, некого было оставлять. Да и так рассудить: ты дружину тут оставишь, а она через малое время тебя и предаст!
– Почему? Почему предаст?
– А баб заведут, детишек. И станет им край этот твоего Киева милее.
– Менять буду! Менять гарнизон почасту!
– Все равно! Как ни меняй! У хазар, хоть разбитых, хоть сильных, закон есть. Держат они завет свой: кто от Моисея, кто от Магомета – каждый придерживается, а у руси и славян закона нет. Потому они тебя сильнее, хоть ты и победил.
Князь не перебивал. Илья коснулся самой больной его сердечной заботы.
– Вот ты сейчас пьешь-гуляешь, потому что сегодня ты сильней, но и на твою силу окорот найдется! А за победу-то еще сколь платить! За корабли эти греческие, за доспехи, за все, что византийцы дали…
– Царьград у нас дружбы ищет.
– Верно. Ищет. А для чего? Чтобы мы воев ему своих давали!
Князь чуть не вскочил от неожиданности.
– Откуда ты знаешь?
– А чем ты еще расплатиться можешь? – сказал Илья, не подозревавший о византийском договоре с Владимиром. – У тебя казна истощена вовсе. Никакого припасу нет, и добыча, что в Тьмутаракани взяли, мала, для расплаты не годится.
– Да мы Хазарию сокрушили, которая с Византией в Крыму воюет! – закричал князь.
– Сокрушили – молодцы! Да только, князь, пузо старого добра не помнит. С тебя византийцы новой службы потребуют.
– А я откажусь! – как маленький капризный ребенок, ответил князь.
– А войско немыслимое, кое ты собрал, чем содержать станешь? А?
Князь замолчал.
– Не говорил я тебе прежде, – сказал Илья, – не велели мне старцы. А вот теперь скажу. Крестился бы ты, Владимир! Ходил бы в руке Господа нашего Иисуса Христа, под защитой его.
– Да!.. – вскинулся князь.
– Молчи, молчи лучше, греха меньше! – цыкнул на него Илья, и князь даже растерялся. – Молчи! Я сказал – ты услышал, а там Господь сам управит и найдет, как тебя вразумить. А не достукается через упрямство твое, так и чудо явит. Ежели ты ему нужен!
