П. К. Эссен
По свидетельству начальника внутреннего караула по Зимнему дворцу корнета лейб-гвардии Конного полка барона Э. И. Мирбаха, уже в 8 часов вечера в Фельдмаршальском зале стоял такой дым, что он приказал караульным, которые не имели права покидать посты, присесть на корточки и закрыть двери в Петровский зал и в Малый аванзал: «В зале стояла такая мгла, что сквозь нее не видно было даже уже лампы, и люди, одною рукою отмахиваясь от дыма, другою зажимали себе рот, ожидая дальнейших приказаний»
[207]. Тем не менее караульные постов не покидали, пока их не вывели в Малый Аванзал, но и оттуда пришлось уйти, поскольку на чердаке уже горел потолок.
Именно в театре «Государя Императора известили через дежурного флигель-адъютанта Лужина, что в Зимнем Дворце Фельдмаршальское зало начало 25 минут 9 часа гореть, по каковому случаю Его Величество прибыл из театра в 9 часов во дворец и проходил к обозрению пожара»
[208].
Император Николай Павлович, прибыв в Зимний дворец, прежде всего прошел в детские комнаты и приказал немедля вывезти из Зимнего дворца своих детей. Затем он направился к эпицентру пожара, для того чтобы лично составить представление о его масштабах.
С. А. Кокошкин
Клод-Жозеф Верне. Пожар в Зимнем дворце. 1838 г.
По воспоминаниям «майора от ворот» Зимнего дворца (1839–1845 гг.) Л. Р. Барановича император «в сопровождении Волконского прошел Ротонду, Концертную залу и большую Аванзалу (ныне Николаевскую); но, вступив в малую Аванзалу, был уже встречен стремительным потоком огня, проникшим в нее через потолок».
По воспоминаниям Э. И. Мирбаха, именно в Малой Аванзале он увидел царя: «…около 9 часов, я заслышал из большой аванзалы мерную поступь государя и звонкий его голос, так врезывавшийся в память. С ним шли Великий князь Михаил Павлович и Наследник. Все в надетых по форме шляпах и с биноклями в руках, как приехали из театра… он подошел к дверям Фельдмаршальской залы и, при хлынувшем оттуда густом дыме, закричал: „Разбить окна“. В ту же минуту послышался звук падающих стекол… Ветер со двора произвел сильный сквозняк, и в том месте, где прежде была зеркальная дверь, неожиданно сверкнул огненный змей, в одну минуту, точно молния, осветивший всю залу»
[209]. Так начался большой пожар, не оставлявший Зимнему дворцу никаких шансов.
Тем не менее Николай I с сопровождавшими его офицерами прошел через уже горевшие Фельдмаршальский и Петровский залы: «Несмотря на явную опасность, Государь с хладнокровным спокойствием прошел отсюда через Фельдмаршальскую и Петровскую залы, первые добычи огня, и, наконец, вступил в Белую (Гербовую). Здесь, казалось, уже не было возможности идти далее: густо клубящийся дым занимал дыхание, а карнизы и потолки, по которым вилось пламя, грозили всякую минуту падением; но и в этом критическом положении Государь не потерял присутствия духа: с помощью Божиею он успел пройти в Статс-дамскую (Гренадерскую) залу… Достигнув таким образом части дворца, еще не тронутой огнем, и убедясь в возможности спасти из нее, по крайней мере, движимость особой ценности, Государь велел полкам Преображенскому и Павловскому и командам гоф-интендантского ведомства выносить мебель и прочие вещи и складывать на Дворцовой площади»
[210].
«Когда начало гореть малое Мраморное зало, в то время Государь Император Высочайше повелеть соизволил выносить из всех имеющих в Зимнем дворце комнат мебели и вещи, для чего наряжены были от Военного начальства из разных лейб-гвардии полков рядовые, которые носили вещи и мебели в Адмиралтейство и Главный штаб и во дворцовый Экзерциз-гауз».
Вслед за императором, «по окончании в театре представления», вернулась в Зимний дворец и императрица Александра Федоровна «в 11 часу и проходила в комнаты великого князя Константина Николаевича, где изволила смотреть горевшие залы: Фельдмаршальское, Петра Великого и Белое, а также и другие прикосновенные к оным комнаты, потом с великою княжною Мариею Николаевной отсутствовала из Зимнего дворца в карете в Собственный, куда приехала в час пополуночи».
Сохранился и «детский взгляд» на пожар 17 декабря. Этот день запомнился дочерям царя и тем, что в Зимнем дворце поставили «детские елки». Вечером, пока родители были в театре, дети пили чай, который разливала англичанка Мими – Мария Васильевна Кайсовская. «Она была в большом почете у императорской фамилии, вынянчив всех царских детей, начиная с великого князя Александра Николаевича»
[211]. В эту ночь дети Николая I потеряли не только любимый дом, но и все столь любимые ими игрушки. Все это детское великолепие – и детский домик, и любимую деревянную горку – в одночасье уничтожил пожар. На детей Николая I, ставших очевидцами начала пожара, огненная стихия произвела тяжелое впечатление. Они навсегда запомнили буйство огня, в считанные часы уничтожившего их любимый дом.
Великая княгиня Ольга Николаевна вспоминала: «Это случилось вечером. У нас была зажжена по обыкновению елка в Малом зале, где мы одаривали друг друга мелочами, купленными на наши карманные деньги. Родители были в театре, где давали „Бог и баядерка“ с Тальони. В половине десятого, когда мы как раз собирались ложиться спать, Папа неожиданно появился у нас с каской на голове и с саблей, вынутой из ножен. „Одевайтесь скорей, вы едете в Аничков“, – сказал он поспешно. В то же время взволнованный камер-лакей застучал в дверь и закричал: „Горит!.. Горит!..“. Мы раздвинули портьеры и увидели, что как раз против нас клубы дыма и пламени вырываются из Петровского зала. В несколько минут мы оделись, и сани были поданы. Я еще побежала в мою классную, чтобы бросить прощальный взгляд на все, что мне было дорого. С собою я захватила фарфоровую собаку, которую спрятала в шубу, и бросилась на улицу. Там меня впихнули в сани вместе с маленькими братьями, и мы понеслись в Аничков. Нас устроили там наспех, где придется. О том, чтобы спать, не могло быть и речи. Между часом и двумя приехала Мама и рассказала, что есть надежда спасти флигель с покоями Их Величеств. Когда Мама приехала из театра, ей сказали, что мы в безопасности. Тогда она сейчас же прошла к несчастной Софи Кутузовой (дочь петербургского генерал-губернатора, которая была очень слаба после несчастного случая) и очень осторожно сказала ей, что ей придется переехать. Она оставалась при ней, пока та перенесла вызванный этой новостью нервный припадок, и не оставила ее, пока не приехал доктор. Только после этого она прошла к себе, где Папа уже распорядился всем. Книги и бумаги запаковывались, и старая камер-фрау Клюгель заботилась о том, чтобы не оставить безделушек и драгоценностей. Отсюда Мама поехала к Нессельроде, где был приемный день и где весь петербургский свет столпился у окон, чтобы видеть пламя пожара»
[212].
