Следует отметить, что для недоверия Николая I к «здешним докторам» имелись веские основания. Дело в том, что именно в 1844 г. Николай I и императрица Александра Федоровна пережили глубокую личную трагедию. Трагедия оказалась совершенно неожиданной для царской семьи.
В январе 1844 г. в Зимнем дворце состоялась церемония бракосочетания дочери Николая I – великой княжны Александры Николаевны и принца Фридриха-Вильгельма Гессен-Кассельского. Молодые вступали в брак по любви, и родители безмерно радовались за свою юную влюбленную дочь. Как водится в России, свадьба царской дочери вылилась в целую череду весьма утомительных празднеств. Сам Мандт отмечал, что для него самого «в силу… положения и обстоятельств проделать и выдержать целый цикл таких праздников, если здоровье не на высоте, оказывалось при этом делом далеко не безобидным. Будучи невестой, наша юная великая княгиня оказалась в таком положении вдвойне»
[747].
Настороженность М. Мандта имела под собой основания. Дело в том, что постоянный кашель невесты настораживающе звучал для уха опытного диагноста. Однако здоровье трех дочерей Николая I курировали профессора Маркус и Раух, да и профессиональная этика взаимоотношений не позволяла Мандту вмешиваться. Кроме того, при Императорском дворе всегда крайне ревниво реагировали на вмешательство посторонних в «свои» сферы влияния. Также надо учитывать и различные личностные соображения. Сама «Адини», так называли невесту родители, была категорически настроена против Мандта и, несмотря на все уговоры родителей, не позволила врачу обследовать себя. А лечащие врачи царских дочерей Раух и Маркус представили родителям успокоительные рапорты.
Однако болезнь уже была, и изнурительные празднества послужили толчком для ее развития. Во время возвращения с одного из балов Адини простудилась. Затем началась беременность, которая только ускорила развитие болезни. Лечащие врачи наблюдали Александру Николаевну, но все недомогания списывали на ее беременность.
Болезнь развивалась так быстро, что уже с 20 марта 1844 г. Адини не вставала с постели. В камер-фурьерском журнале зафиксировано: «Ее высочество Великая Княгиня Александра Николаевна во всю Страстную неделю была совершенно нездорова». На прогрессирующую чахотку наложился ранний токсикоз, и Адини страдала и от кашля, и от тошноты.
30 апреля 1844 г. Императорский двор по традиции переехал из Зимнего дворца в Царское Село. За городом, в роскошных апартаментах Александровского дворца, Адини начала вставать с постели. 4 мая она впервые появилась за общим столом. 7 мая присутствовала на литургии в домашней церкви. Это обнадежило и успокоило родителей, и 9 мая 1844 г. Николай I отправился в Англию с официальным визитом.
Но, видимо, у императрицы Александры Федоровны появилось нехорошее предчувствие, и 14 мая Адини, уступив уговорам матери, позволила Мандту осмотреть себя. После обследования Мандт, не говоря ни слова императрице, немедленно отправился вдогонку за Николаем I. Именно Мандт сообщил императору о том, что его дочь смертельно больна. Николай I, прервав поездку, немедленно вернулся домой
[748].
В Царском Селе он новыми глазами посмотрел на дочь. Он увидел вместо цветущей девушки «истощенное существо». И это была его дочь! 20 июня 1844 г. императрица Александра Федоровна писала брату: «Как можно питать надежду, когда видишь это истощенное существо… Я бы не поверила, что такие изменения возможны. Собственно, ее и не узнать совсем! Ах! Это настоящая картина разрушения – что за слово, когда вынуждена употребить его по отношению к своему собственному дитя!»
[749].
С 12 июня 1844 г. у порталов Зимнего дворца начали вывешивать бюллетени о состоянии здоровья Адини. По всей России служились молебны. Беременность смертельно больной девушки развивалась. 29 июля 1844 г. у Адини начались роды, в результате которых, на три месяца раньше срока, родился мальчик. Даже сегодня, с учетом заболевания матери, у ребенка было бы очень мало шансов выжить. А в 1844 г. такой возможности не было вообще. Поэтому, опасаясь, что лютеранский пастор не успеет приехать, Николай I сам окрестил своего внука и только потом подоспел пастор. Священник подтвердил факт крещения, и ребенка нарекли Вильгельмом. Младенец прожил полтора часа. Мать умерла спустя пять с половиной часов. Можно только поражаться силе духа Николая I, в одночасье пережившего потерю и дочери, и внука.
Поскольку Адини была женой принца Гессен-Кассельского, цинковый гроб с младенцем отправили в Копенгаген, для последующего погребения в усыпальнице герцогов Гессенских. По традиции, Николай I и императрица Александра Федоровна старались сохранить память о своей дочери богоугодными делами. Был образован специальный комитет во главе с цесаревичем Александром Николаевичем, и в результате его деятельности открыли женскую больницу для чахоточных и хронически больных на Надеждинской улице в Петербурге. Ее построил придворный архитектор Александр Брюллов. Освятили больницу 29 июля 1848 г., в четвертую годовщину смерти Адини. Сегодня в Петергофе, поблизости от павильона Марли, мы можем увидеть мемориальную скамью Александры Николаевны.
Самым удивительным в этой печальной истории является то, что ни Е. И. Раух, ни М. А. Маркус фактически не понесли ответственности за диагностические ошибки, повлекшие смерть царской дочери. Повторим, что Егор Иванович Раух стал лейб-медиком императрицы Александры Федоровны в 1829 г. и оставался на этой должности 16 лет, вплоть до 1845 г. Однако снятие с высокой должности никоим образом не повлияло на его профессиональную карьеру. Правда, со второй половины 1850-х гг. он начал специализироваться на проблемах ветеринарии. А профессор М. А. Маркус с 1854 по 1865 г. возглавлял Придворную медицинскую часть Министерства Императорского двора.
Смерть любимой дочери не могла не сказаться на состоянии здоровья Николая I. Это немедленно отметили окружающие, они констатировали, что работоспособность «каторжника Зимнего дворца» снизилась. Великая княгиня Ольга Николаевна вспоминала: «Случалось, что он засыпал у Мама на какие-нибудь 10 минут в ее удобных креслах, когда заходил к ней между двумя утренними конференциями, в то время как она одевалась. Такой короткий отдых был достаточен для того, чтобы сделать его снова работоспособным и свежим. После смерти Адини все сразу изменилось, и его энергия ослабела»
[750].
Конечно, эта трагедия не могла не повлиять и на положение М. Мандта при Императорском дворе. Фактически у него после 1844 г. не было конкурентов. Большой любви это ему не принесло. Современники с раздражением отмечали «медицинскую монополию» Мандта на «тело» Николая I. Барон М. А. Корф упоминал, что в зиму с 1844 на 1845 г. Николай I страдал «какою-то загадочною и упорною болью в ногах, особенно в правой». Более того, император не принял участие в традиционных новогодних балах в Зимнем дворце. В результате чего досужая молва приписала «этот недуг героическому лечению отважного Мандта, в это время уже пользовавшегося неограниченным доверием государя, которого он заставлял постоянно пить битер-вассер, употреблять ежедневно по нескольку холодных промывательных и ставить ноги в воду со льдом»
[751]. С некоторым удовлетворением автор констатировал, что у царя, который продолжал работать, «стали пухнуть ноги и к боли в них присоединилась желтуха; он вынужден был прилеживать на диване и начинал таинственно поговаривать о водяной»
[752]. Тем не менее к концу января 1845 г. Николай I совершенно выздоровел.
