Ллойд вошел в дом. Его встретил приземистый офицер в измятой и грязной форме.
– Лейтенант, вы прибыли на учения разведчиков?
– Да, сэр. Мое имя – Ллойд Уильямс.
– Я – майор Лоутер.
Ллойд о нем слышал. Это был маркиз Лоутерский, которого приятели называли Лоути.
Ллойд огляделся. На картины, висевшие на стенах, были надеты огромные чехлы от пыли. Изысканные узорчатые камины из мрамора были забраны грубо сколоченными дощатыми коробами. Вся старинная мебель темного дерева, о которой с такой любовью иногда вспоминала мама, исчезла, уступив место металлическим столам и дешевым стульям.
– Надо же, как здесь все изменилось, – сказал он.
– Вы уже были здесь? – улыбаясь, сказал Лоутер. – Вы знакомы с хозяевами?
– Я учился в Кембридже вместе с Малышом Фицгербертом. Там же я познакомился и с виконтессой, тогда они еще не были женаты. Но они же сейчас перебрались отсюда, я полагаю?
– Не совсем. Несколько комнат они оставили для личного пользования. Но они нам совсем не мешают. Так вы приезжали сюда в качестве гостя?
– Ну что вы, нет. Я их мало знаю. Нет, я видел этот дом в детстве, однажды, когда семья была в отъезде. Здесь работала моя мать.
– Правда? Это что же, в библиотеке графа или как-то…
– Нет, горничной.
Едва это слово сорвалось с губ Ллойда, как он понял, что совершил ошибку.
На лице Лоутера появилась брезгливая гримаса.
– Понятно, – сказал он. – Как интересно!
Ллойд понял, что его моментально заклеймили как выскочку из рабочих. Теперь все время его пребывания здесь с ним будут обращаться как с человеком низшего сорта. Надо было помалкивать о прошлом матери: ведь он знал, какой снобизм процветает в армии.
Лоути сказал:
– Сержант, проводите лейтенанта в его комнату. На самом верхнем этаже.
Ллойд получил комнату в бывших помещениях для слуг. Но на самом деле он и не возражал. «Жила же здесь моя мама», – подумал он.
Пока они поднимались по задней лестнице, сержант сказал Ллойду, что до обеда в столовой распоряжений ему не будет. Ллойд спросил, живет ли здесь в настоящий момент кто-нибудь из Фицгербертов, но этого сержант не знал.
На то, чтобы разобрать вещи, Ллойду хватило двух минут. Он причесался, надел чистую форменную рубашку и отправился навестить дедушку с бабушкой.
Дом на Веллингтон-роу казался еще меньше и серее, чем всегда, хотя на кухне уже была горячая вода, а возле дома теперь был туалет со сливом. Внутри дома на памяти Ллойда ничего не изменилось: все тот же коврик на полу, все те же поблекшие занавески, те же тяжелые дубовые стулья в единственной комнате первого этажа, служившей и гостиной, и кухней.
Только вот дедушка с бабушкой изменились. Обоим было уже, пожалуй, около семидесяти, и выглядели они ослабевшими. У дедушки болели ноги, и он был вынужден прекратить работу в шахтерском профсоюзе. У бабушки было слабое сердце: доктор Мортимер сказал ей каждый раз после еды поднимать ноги вверх на четверть часа.
Они были рады увидеть Ллойда в форме.
– Лейтенант, надо же! – сказала бабушка. Вся ее жизнь прошла в классовой борьбе, и тем не менее она не могла скрыть свою гордость, что ее внук – офицер.
В Эйбрауэне новости расходятся быстро, и факт, что у Дэя-Проф-союза гостит внук, наверное, стал известен половине городка раньше, чем Ллойд допил первую чашку бабушкиного крепкого чая. Поэтому он не очень удивился, когда к ним зашел Томми Гриффитс.
– Я думаю, мой Ленни тоже был бы, как ты, лейтенантом, если бы вернулся из Испании, – сказал Томми.
– Я в этом уверен, – сказал Ллойд. Он никогда не видел офицера, который в гражданской жизни был шахтером, но все что угодно могло произойти, если война начнется всерьез. – Это был лучший сержант во всей Испании, вот что я вам скажу.
– Вам с ним пришлось через многое пройти.
– Нам пришлось пройти через настоящий ад. И мы проиграли. Но на этот раз фашистам не победить!
– За это надо выпить, – сказал Томми и опустошил свою кружку с чаем.
Ллойд пошел с дедушкой и бабушкой на вечернюю службу в церковь Вифезда. Религия занимала не особенно значительное место в его жизни, и уж конечно, он не мирился с дедушкиным догматизмом. Вселенная была полна загадок, и людям следовало бы признать это. Но дедушке и бабушке было приятно, когда он сидел с ними в церкви.
Молитвы, не подготовленные заранее, были красноречивы – библейские фразы плавно вплетались в разговорную речь. Проповедь была несколько утомительна. Но пение приводило Ллойда в восторг. Валлийская паства интуитивно раскладывала гимны на четыре голоса, и когда они были в настроении, в церкви дрожали стекла.
Едва войдя, Ллойд почувствовал, что именно здесь бьется сердце Британии – в этих выбеленных стенах церкви. Сидевшие вокруг него люди были бедно одеты и плохо образованы и проводили жизнь в бесконечном тяжелом труде, мужчины – добывая под землей уголь, женщины – растя новую смену шахтеров. Но у них были сильные плечи и острый ум, и они создали сами себе культуру, которая делала жизнь достойной того, чтобы жить. Они находили надежду в протестантском христианстве и левых политических убеждениях, они находили радость в матчах регби и выступлениях мужского хора, и их связывала воедино в хорошие времена – щедрость, а в плохие – солидарность. Вот за это он будет сражаться – за этих людей, за этот город. И если за них придется отдать жизнь – она будет потрачена недаром.
Дедушка прочитал заключительную молитву – стоя, опираясь на палку.
– Господи, Ты видишь здесь, среди нас, молодого раба твоего Ллойда Уильямса, вот он сидит в форме. Просим Тебя, в мудрости Твоей и великодушии, сохрани его жизнь в грядущей войне. Пожалуйста, Господи, возврати его нам домой целым и невредимым. Если будет на то воля Твоя, Господи.
Паства прочувствованно произнесла «аминь», а Ллойд смахнул слезу.
Он вернулся в дом своих стариков, когда солнце опустилось за гору и над рядами серых домов сгустился вечерний сумрак. От предложения поужинать он отказался и заторопился назад в Ти-Гуин, успев как раз вовремя к обеду в столовой.
Им дали тушеную говядину, вареную картошку и капусту. Еда была не лучше и не хуже любой другой обычной армейской еды, и Ллойд ел с аппетитом, понимая, что за все это платят люди вроде его дедушки с бабушкой, у которых самих на ужин лишь хлеб со свиным жиром. На столе стояла бутылка виски, и Ллойд тоже выпил немного – за компанию. За ужином он присматривался к другим курсантам и старался запомнить, как кого зовут.
По дороге в свою комнату он прошел через Зал скульптур, в котором сейчас никаких скульптур не было, а стояли школьная доска и двенадцать дешевых письменных столов. Там он увидел майора Лоутера, беседующего с дамой. Взглянув еще раз, он узнал в ней Дейзи Фицгерберт.
