– Да он чертов коммунист, как и его жена, и его брат, и жена брата.
– Он работает по девятнадцать часов в сутки, совершенствуя оружие для американских солдат, какой предатель пойдет на это?
Грег надеялся, что Мак-Хью действительно окажется шпионом, так как это сняло бы подозрения с Оппенгеймера, подняло бы авторитет Гровса и упрочило положение самого Грега.
Все первое отделение он неотрывно наблюдал за Мак-Хью, глаз с него не спускал. Физик и не смотрел на сидящих рядом. Казалось, он поглощен музыкой, и отрывал взгляд от сцены лишь для того, чтобы с обожанием взглянуть на миссис Мак-Хью, истинную «нежную английскую розу». Неужели Оппенгеймер просто ошибся насчет Мак-Хью? Либо он был не так прост и хотел этим обвинением отвести подозрение от себя?
Грег знал, что Бикс тоже наблюдает. Он смотрел сверху, с первого яруса балкона. Может быть, он что-нибудь видел.
В перерыве Грег вышел за Мак-Хью и встал в ту же очередь за кофе. Ни безвкусно одетой супружеской пары, ни двух пожилых дам нигде поблизости видно не было.
Грег почувствовал себя неудачником. Он не знал, что и думать. Неужели его подозрения не имеют оснований? А может, именно в этот раз цель приезда Мак-Хью была вполне невинной?
Когда они с Маргарет возвращались на свои места, рядом с ним возник Билл Бикс. Агент был человеком средних лет, чуть полноватым и начинающим лысеть. Он был в светло-сером костюме с пятнами пота под мышками.
– Вы были правы, – тихо сказал он.
– Откуда вы знаете?
– А вы посмотрите, кто сидит с ним рядом.
– В полосатом костюме?
– Ну да. Это же Николай Енков, атташе посольства Советского Союза по вопросам культуры.
– Бог ты мой! – сказал Грег.
– Что случилось? – обернулась Маргарет.
– Ничего, – ответил Грег.
Бикс отошел.
– Ты думаешь о чем-то другом, – сказала Маргарет, когда они заняли свои места. – Когда звучал Сен-Санс, вряд ли ты слышал хоть один такт.
– Да просто размышляю о работе.
– Скажи мне, что дело не в другой женщине, и я от тебя отстану.
– Дело не в другой женщине.
К концу второго отделения он почувствовал досаду. Он не заметил, чтобы Мак-Хью и Енков контактировали. Они не переговаривались, и Грег не видел, чтобы один что-то передал другому – не было ни папки, ни конверта, ни кассеты с пленкой.
Симфония подошла к концу, и дирижер раскланялся. Слушатели начали один за другим двигаться к выходу. Грег понял, что обломался со своей охотой на шпиона.
В фойе Маргарет отошла в дамскую комнату. Пока Грег ее ждал, к нему подошел Бикс.
– Ничего, – сказал Грег.
– И у меня.
– Может быть, это совпадение, что у Мак-Хью места оказались рядом с Енковым.
– Не бывает таких совпадений.
– Может, возникла какая-нибудь неувязка. Что-нибудь вроде неверного кодового слова, например.
Бикс покачал головой.
– Что-то было передано, мы просто не видели.
Миссис Мак-Хью тоже отошла, и Мак-Хью, как и Грег, ждал поблизости. Грег внимательно оглядел его из-под прикрытия колонны. У него не было ни портфеля, ни плаща, в котором можно было спрятать сверток или папку. И все равно, что-то было не так. Вот только что?
И тут Грег понял.
– Газета! – сказал он.
– Что?
– Когда Барни вошел в зал, он держал газету. Ожидая начала концерта, они разгадывали кроссворд. А сейчас у него ее нет!
– Либо он ее выбросил, либо отдал Енкову, спрятав что-то внутри.
– Енков с женой уже ушли.
– Они еще могут быть снаружи.
Бикс и Грег бросились к выходу.
Бикс прокладывал себе путь через толпу, все еще выходящую из дверей зала. Грег держался за ним. Они выбрались на улицу и принялись оглядываться. Грег Енкова не видел, но у Бикса был острый глаз.
– На той стороне улицы! – крикнул он.
Атташе со своей безвкусно одетой женой стояли на обочине и ждали, к ним медленно подъезжал черный лимузин.
В руках у Енкова была сложенная газета.
Грег и Бикс бросились через дорогу.
Лимузин остановился.
Грег был быстрее Бикса и на той стороне оказался первым.
Енков их не замечал. Он неторопливо открыл дверцу машины и сделал шаг назад, чтобы жена села первой.
Грег бросился на Енкова. Они упали на землю. Жена Енкова завизжала.
Грег поднялся. Из лимузина выскочил шофер и, огибая машину, направился к Грегу, но Бикс гаркнул «ФБР!» и выставил вперед свой жетон.
Газету Енков уронил и сейчас потянулся к ней – но Грег оказался быстрее. Он поднял ее, отскочил подальше от Енкова и развернул.
Внутри была стопка документов. Первым лежал чертеж. Грег тотчас же его узнал. Это был триггер плутониевой бомбы.
– Господи боже! – сказал он. – Да это же самые последние разработки!
Енков прыгнул в машину, захлопнул дверь и запер изнутри.
Шофер вернулся на место, и машина умчалась.
III
Был субботний вечер, и в квартире Дейзи на Пиккадилли яблоку было негде упасть. Должно быть, человек сто собралось, подумала она с удовольствием.
Она стала руководить лондонской группой поддержки Красного Креста. Каждую субботу она устраивала прием для американских военнослужащих и приглашала медсестер из госпиталя Святого Варфоломея, чтобы составить им компанию. Бывали у нее и пилоты английской авиации. Они пили виски и джин, запас которых у нее был безграничен, и танцевали под граммофонные пластинки с записями Глена Миллера. Понимая, что это, возможно, последняя вечеринка в их жизни, она делала все, что могла, чтобы им было хорошо – разве что не целовала, но это они получали в избытке от медсестричек.
Дейзи никогда не пила спиртное на своих вечеринках: слишком о многом приходилось думать. В туалете вечно запирались парочки, их приходилось извлекать оттуда, так как туалет был нужен для использования по его прямому назначению. Если какой-нибудь важный генерал напивался, его нужно было в целости и сохранности доставить домой. И лед частенько кончался: она никак не могла втолковать своей английской прислуге, сколько льда следует запасать для вечеринки.
После того как она рассталась с Малышом Фицгербертом, некоторое время ее единственными друзьями оставались члены семьи Леквиз. Этель никогда ее не осуждала. Пусть сейчас мать Ллойда вызывала у всех глубочайшее уважение, но в прошлом допускала ошибки и потому проявляла большее понимание. Дейзи по-прежнему приезжала в среду вечером домой к Этель, в Олдгейт, и они пили какао, сидя возле радио. Для нее это был лучший вечер недели.