– Я думаю, он меня подозревает и взял с собой на казнь для проверки. Может быть, он думал, что я потеряю самообладание и попытаюсь им помешать. Как бы там ни было, а проверку, наверное, я прошел.
– Но если бы тебя арестовали…
Вернер кивнул.
– Под пытками заговорит любой.
– А ты знаешь все.
– Всех агентов, все шифры… Единственное, чего я не знаю, – это откуда они ведут передачи. Выбирать место я предоставляю им самим, и они мне не сообщают.
Они посидели молча, держась за руки. Через некоторое время Карла сказала:
– Я пришла, чтобы отдать Фриде, но, наверное, можно и тебе…
– Что отдать?
– План операции «Цитадель».
Вернер вскочил, словно его током ударило.
– А я уже несколько недель пытаюсь до него добраться! Откуда он у тебя?
– От офицера из генштаба. Наверное, его имени лучше не называть.
– Правильно, не называй. Но план подлинный?
– Посмотри лучше сам.
Она пошла в комнату Фриды и вернулась с коричневым конвертом. Прежде ей не приходило в голову, что документ может быть ненастоящий.
– Мне кажется, он выглядит как надо, хотя откуда мне знать, как он должен выглядеть?
Он вынул машинописные листки. С минуту изучал, потом сказал:
– Он настоящий. Невероятно!
– Я так рада!
Он встал.
– Я должен немедленно отнести его Генриху. Надо зашифровать и передать сообщение сегодня же вечером.
Карла почувствовала сожаление, что этот момент душевной близости прошел так быстро, – хотя она не могла бы сказать, чего ожидала. Следом за ним она вышла из комнаты. Она забрала свою сумку из комнаты Фриды и спустилась по лестнице.
Взявшись за ручку входной двери, Вернер сказал:
– Я так рад, что мы снова друзья!
– Я тоже.
– Как ты думаешь, мы сможем забыть время, когда мы были чужими друг другу?
Она не могла определить, на что он намекает. Хочет ли он, чтобы она снова была его девушкой – или имеет в виду, что об этом и речи быть не может?
– Я думаю, мы сможем не вспоминать об этом, – нейтрально сказала она.
– Отлично, – он наклонился и очень быстро поцеловал ее в губы. Потом он открыл дверь.
Они вместе вышли из дома, и он вскочил на свой мотоцикл.
Карла по подъездной дорожке вышла на улицу и направилась к станции. Тут же мимо пронесся Вернер, посигналив и махнув ей рукой.
Теперь, оставшись одна, она могла обдумать его откровение. Что она чувствовала теперь? В течение двух лет она его ненавидела. Но за все это время она ни разу не влюбилась всерьез. Любила ли она все это время его? Как минимум, несмотря ни на что, в глубине души она сохранила к нему теплое чувство. И сегодня, когда она услышала его рыдания, ее враждебность исчезла. И сейчас она чувствовала прилив нежности.
Значит ли это, что она все еще его любит?
Она не знала.
IV
Маке сидел на заднем сиденье черного «мерседеса» бок о бок с Вернером. На шее у Маке висела сумка вроде школьного ранца, только у него она располагалась не сзади, а спереди. Сумка была достаточно мала, и ее легко было спрятать под застегнутым пальто. От сумки шел тонкий проводок к наушнику.
– Это последняя разработка, – сказал Маке. – Когда приближаешься к рации, сигнал становится громче.
Вернер сказал:
– Это более незаметно, чем фургон с большой антенной на крыше.
– Нам приходится пользоваться и тем и другим: фургон – чтобы обнаружить зону передачи, а это – чтобы определить точное местонахождение.
У Маке были серьезные неприятности. Операция «Цитадель» провалилась. Еще до начала наступления Красная Армия атаковала аэродромы, где собирались силы люфтваффе. Через неделю «Цитадель» была отменена, но и это было слишком поздно для того, чтобы предотвратить невосполнимые потери немецкой армии.
Если что-то происходило не так, как надо, лидеры Германии всегда были готовы во всем обвинять еврейско-коммунистический заговор, но в данном случае они были правы. Создавалось впечатление, что весь план наступления был известен Красной Армии заранее. И в этом, по мнению суперинтенданта Крингеляйна, была вина Томаса Маке. Он возглавлял контрразведку Берлина. Речь шла о его карьере. Его ждало увольнение и кое-что похуже.
Теперь его единственная надежда – нанести удар страшной силы, провести широкомасштабную операцию и покончить со шпионами, подрывающими военную мощь Германии. Поэтому в этот вечер он устроил для Вернера Франка ловушку.
Если окажется, что Вернер Франк ни в чем не виноват, – он просто не знал, что дальше делать.
На переднем сиденье затрещала рация. У Маке зачастил пульс. Водитель взял прибор и сказал:
– Вагнер. – Он завел мотор. – Мы выезжаем. Отбой.
Началось.
– Куда мы направляемся? – спросил его Маке.
– В Кройцберг. – Это был густонаселенный район дешевого жилья на юге города.
Едва они тронулись, как зазвучал сигнал воздушной тревоги.
Это было неприятное осложнение. Маке выглянул в окно. Зажглись поисковые прожектора и заметались по небу, как гигантские светящиеся жезлы. Должно быть, иногда они действительно находят самолеты, подумал Маке, но сам он никогда не видел, чтобы это происходило. Когда вой сирен смолк, он расслышал приближающийся рев бомбардировщиков. В первые годы войны англичане отправляли на бомбардировку по нескольку дюжин самолетов, что уже было достаточно плохо, – теперь же они посылали за один вылет сотни бомбардировщиков. Грохот стоял ужасный – еще до того, как они начинали бомбить город.
– Я полагаю, нам лучше отменить сегодняшнюю поездку, – сказал Вернер.
– Ни черта! – отрезал Маке.
Рев самолетов приближался. По мере того как автомобиль приближался к Кройцбергу, вокруг падало все больше осветительных ракет и маленьких бомб-«зажигалок». Район был типичной целью английской авиации, чьей стратегией на текущий момент было уничтожать как можно больше заводских рабочих. С поразительным лицемерием Черчилль и Эттли заявляли, что бомбят лишь военные объекты, а жертвы среди гражданского населения – прискорбное побочное действие. Берлинцы лучше знали, как оно было на самом деле.
Вагнер вел автомобиль быстро, как только мог – по улицам, неровно освещаемым вспышками «зажигалок». Людей не было – кроме дежурных наблюдателей. Все остальные по закону обязаны были находиться в укрытии. Кроме них, на улице были лишь машины «скорой помощи», пожарные и полиция.
Маке украдкой наблюдал за Вернером. Мальчишка нервничал, ни минуты не сидел спокойно, глядел тревожно в окно и постукивал ногой в неосознанном напряжении.
