Но Маке не мог забыть, как вел себя Вернер в тот вечер, уже почти год назад, когда они чуть не поймали шпиона на пустой меховой фабрике у Восточного вокзала. Вернер тогда растерялся – а впрочем, так ли это? Случайно или нет, но он предупредил «пианиста», чтобы тот убирался. Маке не мог избавиться от подозрения, что растерянность он инсценировал, а на самом деле хладнокровно и преднамеренно подал сигнал.
Маке пока не хватало смелости арестовать и пытать Вернера. Конечно, это можно было бы устроить, но Дорн мог поднять шум, и тогда Маке пришлось бы отвечать на вопросы. Его начальник, суперинтендант Крингеляйн, не особенно жаловавший Маке, спросил бы, какие существенные улики у него есть против Вернера, – а у него их не было.
Но сейчас правда должна обнаружиться.
Дверь снова открылась, и двое тюремщиков ввели молодую женщину по имени Лили Маркграф.
Маке услышал, как Вернер ахнул.
– В чем дело? – спросил Маке.
– Вы мне не говорили, что казнить будут девчонку, – ответил Вернер.
– Вы ее знаете?
– Нет.
Маке знал, что Лили было двадцать два года, хотя выглядела она младше. Ее светлые волосы утром остригли, и теперь они были короткие, как у мужчин. Она хромала и шла согнувшись, словно ее били в живот. На ней было простое синее ситцевое платье из плотного хлопка – без воротника, просто круглый вырез. Глаза ее были красны от слез. Охранники, шедшие по бокам, крепко держали ее за руки, не оставляя никаких возможностей движения.
– На нее заявила родственница, найдя в ее комнате записную книжку с шифром, – сказал Маке. – Русский шифр, по пять цифр.
– А почему она так идет?
– Последствия допроса. Да только ничего мы от нее не добились.
Лицо Вернера осталось бесстрастным.
– Досадно, – сказал он. – Она могла бы привести нас к другим шпионам.
Маке не заметил признаков неискренности.
– Она знала лишь, что человека, который с ней работал, звали Генрих. Фамилия ей неизвестна. Да и имя, возможно, не настоящее. Я заметил, что от ареста женщин редко бывает польза – они слишком мало знают.
– Но у вас хотя бы есть ее блокнот с шифром.
– Какой от него толк… Они постоянно меняют ключевое слово, так что расшифровывать их сообщения – работенка та еще…
– Жаль.
Один из присутствующих откашлялся и начал говорить – достаточно громко, чтобы всем было слышно. Он заявил, что он председатель суда, затем зачитал смертный приговор.
Охранники подвели Лили к деревянному столу. Они дали ей возможность лечь добровольно, но она отпрянула, и они подтащили ее. Она не сопротивлялась. Ее уложили лицом вниз и пристегнули ремнями.
Капеллан начал читать молитву.
И тут Лили заговорила.
– Не надо, – просила она, не повышая голоса, – не надо… Не надо, пожалуйста, отпустите меня. Отпустите меня.
Она говорила связно, словно просила кого-то об одолжении.
Человек в цилиндре посмотрел на председателя, тот покачал головой и сказал:
– Еще рано. Надо закончить молитву.
Голос Лили взвился до испуганного крика.
– Я не хочу умирать! Я боюсь! Не убивайте меня, ну пожалуйста!
Палач снова посмотрел на председателя суда. На этот раз председатель просто не обратил на него внимания.
Маке внимательно наблюдал за Вернером. Тот выглядел подавленным – впрочем, как и все в комнате. В качестве проверки это не годилось. Реакция Вернера лишь показывала, что он человек впечатлительный, а не предатель. Придется Маке придумать что-то еще.
Лили закричала.
Даже Маке занервничал.
Пастор торопливо дочитал окончание молитвы.
Когда он произнес «аминь», Лили перестала кричать – словно поняла, что все кончено.
Председатель кивнул.
Палач повернул рычаг, и тяжелое лезвие упало.
Оно со свистом разрезало бледную шею Лили. Отрубленная голова отлетела вперед, и кровь хлынула потоком. Голова упала в корзину с громким стуком, и казалось, в комнате отозвалось эхо.
Нелепая мысль пришла в голову Маке: было ли голове больно?
III
Карла столкнулась с полковником Беком в коридоре госпиталя. Он был в форме. Она взглянула на него с внезапно накатившим страхом. Хоть его уже выписали, она каждый день дрожала от ужаса: ей казалось, что он ее предал и за ней уже едет гестапо.
Но он улыбнулся и сказал:
– Я пришел на прием к доктору Эрнсту.
И это все? Неужели он забыл об их разговоре? Или делал вид, что забыл? Может быть, снаружи уже ждет черный «мерседес» гестапо?
В руках у Бека была зеленая больничная папка.
В их сторону направился врач-онколог в белом халате. Когда он прошел, Карла с радостной улыбкой спросила Бека:
– Как ваши дела?
– Хорошо, насколько возможно. Лучше уже не будет. Я уже никогда не поведу батальон в бой, но без физических нагрузок я еще могу жить нормальной жизнью.
– Я рада это слышать.
Мимо то и дело проходили люди. Карла испугалась, что у нее так и не получится поговорить с Беком наедине.
Но он оставался невозмутимым.
– Я лишь хотел сказать вам спасибо за доброту и профессионализм.
– Пожалуйста.
– До свидания, сестра.
– До свидания, господин полковник.
Когда Бек ушел, у Карлы в руках осталась зеленая папка.
Она быстро направилась в сестринскую раздевалку. Там никого не было. Она поставила ногу под самую дверь, чтобы никто не мог войти.
В папке был большой конверт из дешевой коричневой бумаги – такими пользуются во всех учреждениях. Карла открыла конверт. В нем лежало несколько машинописных страниц. Она посмотрела на первый, не вынимая его из конверта. На нем был заголовок:
«Оперативный приказ № 6
Кодовое название «Цитадель»
Это был план летнего наступления на восточном фронте. У Карлы бешено забилось сердце. Настоящее сокровище.
Конверт надо было передать Фриде. К сожалению, Фриды сегодня в госпитале не было: у нее был выходной. Карла подумала, не уйти ли из госпиталя прямо сейчас, в середине смены, но она тут же отказалась от этой мысли: лучше вести себя как обычно, не привлекать внимания.
Она сунула конверт в свою сумку, висевшую на одном крючке с пальто. Сверху она его накрыла синим с золотом шарфом, который всегда носила с собой на случай, если надо будет что-нибудь спрятать. Несколько секунд она постояла неподвижно, чтобы дыхание пришло в норму. Потом она вернулась в отделение.
