Из боковой двери появилась медсестра лет девятнадцати и остановилась, глядя на них.
– Медсестра Кениг, срочно приведите господина Ремера.
Медсестра бросилась выполнять.
Женщина сказала:
– Вы должны были сначала написать, что хотите приехать!
– А вы разве не получили моего письма? – сказала Фрида. – Я писала главврачу.
Это была ложь. Фрида говорила наугад.
– Ничего подобного мы не получали! – Женщина явно была уверена, что возмутительное требование Фриды не прошло бы незамеченным.
Карла прислушивалась. Здесь было удивительно тихо. Она имела дело с людьми с физической и умственной инвалидностью, взрослыми и детьми, и нечасто они вели себя тихо. Даже через эти закрытые двери она услышала бы крики, смех, плач, голоса спорящих, бессмысленную болтовню. Но ничего этого не было. Тишина стояла, как в морге.
Фрида попробовала зайти с другой стороны:
– Может быть, вы мне скажете, где его могила? Я хотела бы навестить его…
– У нас нет могил. У нас мусоросжигательная печь… кремационная, – тут же поправилась она.
– Я заметила трубу, – сказала Карла.
– А что стало с прахом моего брата? – спросила Фрида.
– Он будет выслан вам с соблюдением надлежащей процедуры.
– Пожалуйста, не перепутайте его с чьим-то еще, хорошо?
У женщины даже шея покраснела, и Карла поняла, что прах всех умерших они держат в одном месте, думая, что никто никогда этого не узнает.
Вновь появилась медсестра Кениг, за ней шел дородный человек в белой форме медбрата.
– А, Ремер! – сказала женщина. – Пожалуйста, выведите этих девочек из помещения.
– Минуточку, – сказала Фрида. – Вы уверены, что поступаете правильно? Ведь я всего лишь хотела увидеть место, где умер мой брат…
– Совершенно уверена.
– Тогда вы не будете возражать, если я пожелаю узнать ваше имя?
Женщина на секунду замялась.
– Фрау Шмидт. А теперь, пожалуйста, оставьте нас.
Ремер угрожающе двинулся в их сторону.
– Мы уходим, – ледяным тоном сказала Фрида. – Мы не собираемся давать господину Ремеру повод нас лапать.
Тот изменил направление и открыл перед ними дверь.
Они вышли, сели на свои велосипеды и поехали вниз по дороге.
– Как ты думаешь, она поверила в нашу легенду? – спросила Фрида.
– Абсолютно, – сказала Карла. – она у нас даже имен не спросила. Если бы она что-то заподозрила – тут же вызвала бы полицию.
– Но мы узнали немного. Мы видели трубу. Но ничего, что можно было бы назвать доказательством, мы не нашли.
Карла была несколько расстроена. Получить свидетельство было не так легко, как казалось.
Они вернулись на турбазу. Вымылись, переоделись и вышли поискать какой-нибудь ужин. Единственное кафе оказалось то самое, с ворчливой хозяйкой. Они поели картофельные оладьи с колбасой. Потом пошли в городской бар. Заказали пиво и попытались завязать дружелюбную беседу с другими посетителями, но никто не хотел с ними разговаривать. Это само по себе было подозрительно. Повсюду люди боялись незнакомцев, ведь нацистским доносчиком мог оказаться кто угодно, но все равно Карла думала, что немного найдется городов, где с двумя девчонками, зашедшими в бар, за целый час никто даже не попытается пофлиртовать.
Они вернулись на ночлег довольно рано. Карла просто не могла придумать, чем еще заняться. Завтра придется возвращаться домой с пустыми руками. Невыносимо было думать, что, зная об этих ужасных убийствах, она ничего не может сделать, чтобы их прекратить. Она была так огорчена, что ей хотелось закричать.
Ей пришло в голову, что фрау Шмидт – если ее действительно так звали – могла не забыть про своих посетителей. Сначала она могла принять слова Фриды и Карлы за чистую монету, но позже у нее могли появиться подозрения и она могла сообщить в полицию – просто на всякий случай. В этом случае Карлу и Фриду будет нетрудно найти. На турбазе этой ночью остановились всего пятеро, и они были единственными девчонками. Она в страхе ждала рокового стука в дверь.
Если их начнут допрашивать, они расскажут часть правды – что брат Фриды и крестный сын Карлы умерли в Акельберге и они хотели навестить их могилы или хотя бы увидеть место, где они умерли, и побыть там несколько минут, вспоминая их. Для местной полиции такая легенда, может, и подошла бы. Но если они свяжутся с Берлином и узнают про Вальтера фон Ульриха и Вернера Франка, которых допрашивали в гестапо за ведение незаконного расследования относительно Акельберга, – то Карла и Фрида попадут в беду.
Когда они готовились ко сну на таких неудобных на вид койках, в дверь постучали.
У Карлы остановилось сердце. Она вспомнила, что сделали в гестапо с ее отцом. Ей было ясно, что таких мук она не вынесет. Уже через две минуты она назовет имена всех свингеров до единого…
Фрида, у которой было не столь богатое воображение, сказала: «Держись спокойнее!» – и открыла дверь.
Это были вовсе не гестаповцы, а маленькая, симпатичная светловолосая девушка. Карла тут же узнала медсестру Кениг, только без формы.
– Мне нужно с вами поговорить, – сказала медсестра. Она была взволнована, тяжело дышала, и в глазах у нее стояли слезы.
Фрида пригласила ее войти. Девушка присела на койку и вытерла глаза рукавом платья. Потом сказала:
– Я больше не могу носить это в себе!
Карла взглянула на Фриду. Обе думали об одном и том же. Карла сказала:
– Носить в себе что, медсестра Кениг?
– Меня зовут Ильза.
– А я – Карла, а это – Фрида. Так о чем вы говорите, Ильза?
Ильза ответила так тихо, что они едва услышали ее слова.
– Мы их убиваем, – сказала она.
У Карлы перехватило дыхание.
– В больнице? – произнесла она с трудом. Ильза кивнула.
– Этих несчастных, которых привозят в серых автобусах. Детей… даже младенцев. И стариков… бабушек… Все они более или менее беспомощны. Иногда они действительно в ужасном состоянии – пускают слюни, ходят под себя, но ничего не могут с этим поделать; а есть очень милые и безобидные. Но это без разницы, мы убиваем всех…
– А как вы это делаете?
– Колем морфий-скополамин.
Карла кивнула. Обычное обезболивающее, при передозировке – смертельное.
– А что за особенное лечение, которое они вроде бы получают?
Ильза покачала головой.
– Нет никакого особенного лечения.
Карла сказала:
– Ильза, я хочу разобраться. Они убивают каждого пациента, попадающего в больницу?
