У Дейзи не было ненависти к немцам за то, что они стараются ее убить. Свекор, граф Фицгерберт, рассказал ей, почему они бомбят Лондон. До августа люфтваффе совершали налеты только на порты и аэродромы. В минуту необычайной искренности Фиц объяснил, что англичане были не так щепетильны: еще в мае правительство одобрило бомбардировку целей, находящихся в городах Германии, и весь июнь и июль Королевский воздушный флот сбрасывал бомбы на жилые дома, на женщин и детей. Народ Германии негодовал и требовал отмщения. Ответом стала операция «Блиц».
С Малышом Дейзи вела себя так, будто ничего не произошло, но запирала дверь своей спальни, когда он был дома, и он не возражал. От их брака осталась одна видимость, но они оба были слишком заняты, чтобы хоть что-то предпринять. Когда Дейзи думала об этом, она чувствовала печаль; ведь теперь она потеряла и Ллойда, и Малыша. К счастью, у нее совсем не было времени думать об этом.
Натли-стрит горела. люфтваффе сбросили вместе зажигательные бомбы и фугасные. Больше всего вред был от огня, но фугасы помогали пламени распространяться: от их взрывов вылетали стекла, и пламя разгоралось сильнее.
Дейзи с визгом тормозов остановила машину, и все принялись за работу.
Людям с несильными ранениями помогали добраться до ближайшей станции первой помощи. Тех, кто пострадал сильнее, везли в Сент-Барт или Лондонский госпиталь на Уайтчепел. Дейзи совершала поездку за поездкой. Когда стемнело, она включила фары. Они были с затемнением, пропускали лишь тонкие лучи света, как предосторожность во время налетов, хотя это казалось совершенно излишним, когда весь Лондон пылает, как осенний костер из сухих листьев.
Бомбить продолжали до рассвета. При дневном свете бомбардировщики были слишком уязвимы, их легко сбивали на своих истребителях Малыш и его товарищи, так что бомбардировка прекратилась. Когда холодный серый свет залил развалины, Дейзи и Наоми вернулись на Натли-стрит удостовериться, что никого больше не нужно везти в госпиталь.
Они устало присели на остатки кирпичной садовой стены. Дейзи сняла свою каску. Она была вся в грязи и совершенно выбилась из сил. «Что бы сказали девицы из буффальского яхт-клуба, увидев меня сейчас», – подумала она, а потом поняла, что ей уже не важно, что бы они сказали. Дни, когда их мнение казалось ей единственным, что имело значение, остались далеко в прошлом.
– Хотите чаю, милые? – сказал кто-то.
Она узнала валлийский акцент. Подняв голову, она увидела красивую женщину средних лет с подносом в руках.
– Ой, конечно, очень! – сказала она и взяла чашку. Она уже полюбила этот напиток: он горчил, но обладал чудесным восстанавливающим действием.
Женщина поцеловала Наоми, и та объяснила:
– Это моя родственница. Ее дочь Милли – жена моего брата Эйби.
Дейзи смотрела, как женщина обходит со своим подносом санитаров, пожарных и соседей – их собралась уже небольшая толпа, – и решила, что она, должно быть, обладает здесь каким-то авторитетом: у нее был вид человека, наделенного властью. И в то же время она была одной из них, говорила с каждым тепло и непринужденно, вызывая улыбки. Она знала Нобби и Красавчика Джона и приветствовала их как старых друзей.
Она взяла последнюю чашку, оставшуюся на подносе, подошла и села рядом с Дейзи.
– Вы говорите как американка, – доброжелательно сказала она. Дейзи кивнула.
– Я вышла замуж за англичанина.
– Я живу на этой улице, но мой дом этой ночью уцелел. Я член парламента от Олдгейта. Меня зовут Эт Леквиз.
У Дейзи замерло сердце. Это была знаменитая мать Ллойда! Она пожала протянутую руку и сказала:
– Дейзи Фицгерберт.
– О! – подняла брови Этель. – Вы – виконтесса Эйбрауэнская?
Дейзи покраснела и, понизив голос, сказала:
– Наша бригада этого не знает.
– Я сохраню вашу тайну.
Дейзи нерешительно сказала:
– Я была знакома с вашим сыном Ллойдом… – Она не смогла скрыть слезы, подступившие к глазам, когда вспомнила о проведенном с ним времени в Ти-Гуине и о том, как он заботился о ней, когда у нее случился выкидыш. – Он был так добр ко мне, когда мне была нужна помощь…
– Спасибо, – сказала Этель. – Но не надо говорить о нем так, будто он умер.
Упрек прозвучал мягко, но Дейзи почувствовала себя ужасно бестактной.
– Простите меня, пожалуйста! – сказала она. – Я знаю, что он пропал без вести. С моей стороны так глупо…
– Но он уже вернулся! – сказала Этель. – Он перешел испанскую границу и вчера прибыл домой.
– О боже! – сердце Дейзи пустилось в галоп. – Он цел?
– Абсолютно. На самом деле он выглядит очень хорошо, несмотря на все, через что ему пришлось пройти.
– А где… – у Дейзи пересохло в горле. – Где он сейчас?
– Ну как же, где-то здесь… – Этель огляделась. – Ллойд! – позвала она.
Дейзи лихорадочно оглядывала толпу. Неужели это правда?
На зов обернулся парень в поношенном коричневом пальто.
– Да, мам?
Дейзи смотрела на него. Его лицо было коричневым от солнца, и он стал худой как палка, но ей он казался еще красивее, чем прежде.
– Подойди сюда, милый, – сказала Этель.
Ллойд сделал шаг вперед и заметил Дейзи. Его лицо изменилось. Он улыбнулся счастливой улыбкой.
– Привет! – сказал он.
Дейзи вскочила на ноги. Этель сказала:
– Ллойд, ты, может быть, помнишь…
Дейзи не смогла сдержаться. Она рванулась с места и бросилась ему на шею. Она обняла его. Она заглянула в его зеленые глаза и стала целовать щеки, перебитый нос и, наконец, губы.
– Я люблю тебя, Ллойд, – повторяла она неистово, – я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя.
– И я люблю тебя, Дейзи, – сказал он.
Позади Дейзи услышала насмешливый голос Этель:
– Вижу, что помнишь.
VI
Когда Дейзи вошла в кухню дома на Натли-стрит, Ллойд ел тост с джемом. Она села за стол с совершенно измученным видом, сняв стальную каску. Лицо у нее было испачкано, на волосах – пепел и грязь; Ллойд подумал, что она неотразимо прекрасна.
Она приходила почти каждое утро, после того как бомбардировка кончалась и последние жертвы были отвезены в госпиталь. Мать Ллойда сказала, чтобы она приходила, не дожидаясь приглашения, и Дейзи поймала ее на слове.
– Тяжелая была ночь, милая? – сказала Этель, наливая Дейзи чай.
Дейзи уныло кивнула.
– Одна из худших. Сгорело здание Пибоди на Орандж-стрит.
– Не может быть! – в ужасе воскликнул Ллойд. Он знал это место: большой, перенаселенный многоквартирный дом, в котором жили бедные семьи со множеством детей.
