Документ № 3
«(…) Долгорукий имел 40–42 года. Высокий, средней полноты, шатен, на голове носил пробор, бороду брил, усы у него были небольшие. У него на голове была небольшая лысина. Глаза серые, нос небольшой, прямой. Носил он военную форму».
[101]
Документ № 4
«(…) Государь вернулся с прогулки. Она пошла к Нему навстречу и сказала Ему: “Я поеду с Тобой. Тебя не пущу одного”. Государь ответил Ей: “Воля Твоя”. Они стали говорить по-английски, и я ушёл. Я сошёл вниз к Долгорукову. Через полчаса, приблизительно, мы поднялись наверх, и Долгоруков спросил Государя, кто с ним поедет, Татищев или он. Государь обратился к Государыне: “Как ты думаешь?” Она выбрала Долгорукова».
[102]
Документ № 5
«(…) Опять мы поехали к тому самому дому, обнесённому забором, про который я уже говорил. Командовал здесь всем делом Голощёкин. Когда мы подъехали к дому, Голощёкин сказал Государю: “Гражданин Романовы, можете войти”. Государь прошёл в дом. Таким же порядком Голощёкин пропустил в дом Государыню и Княжну и сколько-то человек прислуги, среди которых, как мне помнится, была одна женщина. В числе прибывших был один генерал (Князь В. А. Долгоруков. – Ю. Ж.). Голощёкин спросил его имя, и, когда тот себя назвал, он объявил ему, что он будет отправлен в тюрьму. Я не помню, как назвал себя генерал. Тут же, в автомобиле Полузадова, он и был отправлен».
[103]
Документ № 6
«(…) В апреле месяце, когда я уже сидел в Земской тюрьме, разнёсся по тюрьме слух, что в тюрьму доставлен Великий Князь. Называли имя Михаила Александровича. Это был в действительности князь Долгоруков, состоявший при Царской Семье. Я видел сам в окно, когда он шёл в тюрьму. Числа его заключения я не помню, а было это часов в 12 дня. (…)
Я встречался с ними (Князем В. А. Долгоруковым, И. Д. Седневым и К. Г. Нагорным. – Ю. Ж.) постоянно в тюрьме во время прогулок, во время работ в огороде. Лично от них у меня осталось такое впечатление. Долгоруков – человек, видимо, недалёкий от природы; был сильно потрясён всем случившимся с ним; Царской Семье предан. (…)
Князь Долгоруков, сидя в тюрьме, сильно убивался по поводу отобрания у него комиссаром нашей тюрьмы царских денег в сумме 78 или 87 тысяч рублей. В отобрании у него этих сумм ему была выдана комиссаром (кажется, фамилия его была Самохвалов, низенький, рябой, уволенный, как говорили, за кражу каких-то денег) безграмотная расписка. Долгоруков писал, как я знаю, Полякову, хотел писать даже Царю. Ничего, конечно, из его писаний не выходило. Как мы себе представляли в тюрьме, была возможность добиться какого-нибудь улучшения положения Царской Семьи у консула Великобритании г. Престона. Получая от жены Голицина газеты, мы возвращали ей эти газеты, ставя над известными буквами точки, так что в результате можно было прочесть, что мы хотели сказать. Вот об этом мы тогда и хлопотали. Голицина обращалась к Престону, но из этого также ничего не вышло.
После Самохвалова, если только я не ошибаюсь в его наименовании, комиссаром нашей тюрьмы был Кабанов, лет 40, среднего роста и питания, черноватый, с маленькими усиками, бритый, лицо красное, разговорчивый.
Я совершенно не могу Вам сказать, существовали ли весной – летом 1918 года где-либо в России и, в частности, в Москве политические организации или группы, конечно, конспиративные, которые бы имели целью свержение власти большевиков и установление монархии и в связи с этим имели бы целью увоз Царя из Тобольска. Что означал увоз Его (Государя. – Ю. Ж.) из Тобольска, куда именно Его везли, я совершенно не знаю. Словам Долгорукова ввиду его душевного состояния я, признаться, в то время не придал значения. Также не могу Вам объяснить, почему, если только Царя действительно везли дальше Екатеринбурга, Екатеринбург не пропустил Его. Но в связи с этим обстоятельством я могу сказать следующее. Когда большевики арестовали меня и указанных мною лиц и доставили в Екатеринбург, мы решили требовать, чтобы нас отправили в Москву, рассчитывая, что там мы скорее добьёмся свободы. При первом же допросе меня комиссией я и заявил об этом. Я прекрасно помню ответ мне Голощёкина: «У нас своя республика. Мы Москве не подчиняемся».
[104]
Литература о Князе В. А. Долгорукове
1. Ковалевская О. Т. С Царём и за Царя. Мученический венец Царских слуг. М., Издательство «Русскiй Хронографъ», 2008.
2. Румянцева Е. Л. Мученические венцы принявшие. (К 90-летию убийства Царских слуг на Урале.) Екатеринбург, Издательский дом «Стягъ», 2008.
3. Чернова О. В. Верные до смерти. СПб., Издательство «Сатисъ», 2007.
4. Чернова О. В. Верные. О тех, кто не предал Царственных Мучеников. М., Издательство «Русскiй Хронографъ», 2010.
Глава 3
Почётный Лейб-Медик Евгений Сергеевич Боткин
Примером верного служения Царю и Отечеству стал также и Лейб-Медик Государя Е. С. Боткин – один из сыновей известного в мировой медицине С. П. Боткина, корифея отечественной терапевтической школы.
Евгений Сергеевич Боткин родился 27 мая 1865 года в Царском Селе Санкт-Петербургской губернии. Он был четвёртым ребёнком, рождённым от первого брака его отца, Сергея Петровича, с Анастасией Александровной Крыловой.
Как духовная, так и бытовая атмосфера в этой семье была уникальной. А финансовое благополучие рода Боткиных, заложенное предпринимательской деятельностью деда Петра Кононовича Боткина, – известного в России поставщика чая, – позволяла всем его наследникам вести безбедное существование на проценты от таковой. И, может быть, потому в этом роду и было так много творческих личностей: врачей, художников и литераторов. Наряду с этим, Боткины состояли ещё в родстве и с такими известными деятелями русской культуры, как поэт А. А. Фет и меценат П. М. Третьяков. Сам же Евгений Боткин с раннего детства был страстным поклонником музыки, называя занятия ею «освежающей ванной».
