Когда же большевики распорядились, чтобы Царская Семья жила на свои средства, тут стало хуже. Стол стал совсем другой, было уволено много прислуги. Солдаты стали вести себя нехорошо. Однажды я сама видела, как они сидели, развалившись, когда мимо них проходил ГОСУДАРЬ, и не приветствовали его. Однажды они написали какие-то нехорошие слова на качелях, где качались княжны. Однажды они перерыли ледяную гору, на которой катались дети. Это было им очень грустно, потому что строили они эту гору сами и никаких иных развлечений у них не было. Потом солдаты перестали пускать Царскую Семью в церковь, и богослужение совершалось на дому. Они иногда не пускали даже певчих, и Великим постом пели хором за богослужениями ГОСУДАРЫНЯ и Княжны под управлением дьячка. Потом солдаты выселили всех из Корниловского лома в Губернаторский и перевели всех выселенных туда на положение арестованных.
Время дня проходило у детей в занятиях. ГОСУДАРЬ или читал, или занимался физическим трудом во дворе. Иногда он шёл в караульное помещение солдат с Алексеем Николаевичем и был там с солдатами.
В апреле месяце приехал комиссар из Москвы Яковлев. С ним были ещё какие-то два лица, но я их не помню. Я не знаю, как Яковлев обращался с ГОСУДАРЕМ и ГОСУДАРЫНЕЙ» и что с ними говорил. ГОСУДАРЫНЯ же тогда была очень огорчена предстоящим отъездом из Тобольска. Я прямо должна сказать, что это был для Её Величества самый тяжёлый момент. Этот момент был для Неё гораздо тяжелее, чем революция. Она страшно убивалась. Я попыталась Её утешить. Она сказала мне: «Не увеличивайте, Тутельс, моего горя. Это самый для меня тяжёлый момент. Вы знаете, что такое для меня сын. А мне приходится выбирать между сыном и мужем. Но я решилась и надо быть твёрдой. Я должна оставить мальчика и разделить жизнь или смерть мужа».
Уехал ГОСУДАРЬ с ГОСУДАРЫНЕЙ и Марией Николаевной 13 апреля по старому стилю. С ними уехали: Долгорукий, Боткин, Чемодуров, Седнев и Демидова. Экипажи им были поданы плохие. ГОСУДАРЫНЯ писала потом Ольге Николаевне, что её экипаж развалился дорогой, и они ждали в какой-то избушке в деревне, пока им дали другой экипаж. В этом письме она жаловалась на дорогу. Она писала, что по приезде в Екатеринбург Она чувствовала себя плохо и дня четыре лежала: страдала сердцем. Она жаловалась на тесноту помещения. Кажется, ещё и Демидова писала кому-то, что первое время они все жили в каком-то подвальном помещении и пищу им давали солдатскую. Потом их перевели в другое помещение и стали им давать пищу из какой-то столовой. Обедали они вместе с прислугой.
Куда увозил Яковлев ГОСУДАРЯ с ГОСУДАРЫНЕЙ из Тобольска, я не знаю. Удивились ли тогда дети, что Они остались в Екатеринбурге, я не знаю. Что говорили солдаты по своём возвращении после проводов их, я не знаю и не знаю, возвращались ли даже эти солдаты.
В мае месяце к нам пришёл новый комиссар Хохряков и какой-то Родионов. Кто такой был Хохряков и Родионов, не знаю. Главным из них, как мне казалось, был Родионов. Он похож был на интеллигентного человека: на офицера, но грубого. Я не знаю, как он обращался с княжнами, а с монашками, которые тогда приходили петь за богослужением, он обходился худо: он их обыскивал перед тем, как пустить их в комнаты. Когда мы потом в Тюмени садились в вагон 4-го класса, он нам сказал: «Вам теперь по-другому жить придётся».
В Тобольск Царской Семье были лишь взяты вещи из одежды, белья, обуви, посуды, столового белья. Были взяты походные кровати, некоторые картины и ковры, немного ламп. Эти вещи частью были взяты при отъезде самой Царской Семьи, частью они были доставлены впоследствии. Когда ГОСУДАРЬ с ГОСУДАРЫНЕЙ и Марией Николаевной уезжали из Тобольска, они взяли свои походные кровати. Когда уезжали мы с детьми, тогда Родионов взял всё из дома: все вещи, принадлежащие Губернаторскому дому.
Опознавал ли Татищев или Гендрикова, или Буксгевден Родионова, я не знаю и не слыхала об этом ничего. Я ничего не знаю, как обходился Родионов с Нагорным. Я не слышала, чтобы Родионов плохо обращался с княжнами и Алексеем Николаевичем. Я слышала, что он «советовал» княжнам не запирать дверей их кают, мотивируя это требованиями безопасности для них же самих: может ведь случиться пожар. Я знаю, что он запер каюту Алексея Николаевича снаружи на замок, но, по-моему, он это сделал из хороших побуждений: мало ли кто может взойти, а внутренней охраны не было.
Мы приехали в Екатеринбург 9 или 11 мая. Детей тогда же увезли в дом Ипатьева. Взяли из нашего поезда Гендрикову, Татищева, Шнейдер, Труппа, Харитонова, Нагорного, Волкова, мальчика Седнева. Пробыли мы несколько дней в городе в вагоне. Я ходила в эти дни в город и смотрела дом Ипатьева, где находилась Царская семья. Дом Ипатьева в это время уже был обнесён забором, но сначала одним: у самых окон дома. Когда мы ещё не уехали из Екатеринбурга, был выстроен и второй забор, закрывший дом с улицы вместе с воротами. Спустя некоторое время я уехала в Камышлов, где и жила.
Я вижу предъявленную мне Вами фотографическую рамочку (предъявлена фотографическая рамочка, описанная в пункте «а» 1 протокола 10 февраля сего года, л. д. 10, том 2-й).
[596]Такой рамочки не было в вещах Её Величества. Возможно, что она принадлежит одной из княжон.
Я вижу фотографическое изображение серьги, предъявленное мне Вами (предъявлено фотографическое изображение серьги, описанное в том же пункте того же протокола, л. д. 10 об., том 2-й). Я положительно утверждаю, что на этом снимке изображена одна из парных серёг Её Величества. Каждая из таких серёг имела белую прекрасную жемчужину и над ней – бриллиант. Это были самые любимые серьги Её Величества. В них она поехала из Тобольска. Она их на ночь снимала. Я вижу предъявленные мне Вами фотографические карточки Её Величества (предъявлены две фотографические карточки, полученные на предварительном следствии от г. Жильяра, одна из каких описана в пункте «з» протокола 10 февраля сего года, л. д. 14, том 2-й, и другая значится в протоколе 5 марта сего года, л. д. 111, том 2-й). На этих снимках Её Величество изображена в этих именно серьгах.
Про фотографическое изображение трёх частей жемчужины на предъявленном мне Вами снимке (предъявлен снимок частей жемчужины, описанных в пункте «а» 2 того же протокола, л. д. 10, том 2-й) я затрудняюсь сказать что-либо определённое, так как снимок свойств жемчуга не передаёт. Из золотых украшений, изображённых на том же снимке, я останавливаюсь на одном и думаю, что это есть часть той самой серьги Её Величества, о которой я сейчас говорила: та именно часть, которая составляет дугу серьги.
Я вижу предъявленный мне Вами снимок топаза и осколка его (предъявлен снимок топаза и осколка топаза, описанных в том же пункте, л. д. 10, том 2-й). Это бусы горного хрусталя. Такие бусы были у всех княжон. Была ли в них Мария Николаевна, уезжая из Тобольска, я не помню. А княжны имели эти бусы на себе.
