Судебной тройкой УНКВД по Московской области К. М. Битнер была осуждена за контрреволюционную деятельность и антисоветскую агитацию и приговорена к высшей мере наказания – расстрелу.
27 сентября 1937 года приговор был приведён в исполнение близ д. Дрожжино Ленинского района Московской области на так называемом «Бутовском полигоне».
16 марта 1956 года Постановлением Военной Коллегии Верховного Суда СССР К. М. Битнер была реабилитирована.
Судьба её сына – Иннокентия Евгеньевича Кобылинского – неизвестна…
К. М. Битнер в материалах Следственного Производства 1918–1920 г.г
ПРОТОКОЛ
1919 года, Августа 4 дня, Судебный Следователь по особо важным делам при Омском Окружном Суде Н. А. Соколов в г. Ишиме в порядке 443 Ст. Уст. [ановления] Угол. [овного] Суд. [опроизводства] допрашивал нижепоименованных в качестве свидетелей, и они показали:
(…)
Клавдия Михайловна Битнер, 41 года,
Потомственная Дворянка Петроградской губернии,
сейчас живу в Ишиме, Тобольской губернии,
на Мало-Никольской улице в доме Ковалёва,
православная, не судилась.
Я служила Классной Дамой в Царскосельской гимназии 18 лет.
Девочки (Великие Княжны) знали меня со слов моей воспитанницы гимназистки Сони Шевырёвой, племянницы Шнейдер, дочери Ольги Иосифовны Шевырёвой, вдовы Полковника.
Таким образом, не будучи знакома им, я была им известна ещё до революции. Во время войны я поступила в общину Красного Креста на курсы сестёр милосердия и была в частном лазарете Лианозовой 11½ года в качестве сестры. Этот лазарет посетила как-то ГОСУДАРЫНЯ с девочками. Здесь я им была представлена. В этом же лазарете лежал Евгений Степанович Кобылинский, с которым я тогда познакомилась.
После отъезда Августейшей Семьи в Тобольск я, в конце августа месяца старого стиля, была в Перми, где навещала свою мать. Отсюда я проехала в Тобольск навестить Евгения Степановича. В Тобольск я тогда приехала 1 сентября. Я помню, что из Тюмени на одном пароходе со мной ехали два господина, мне незнакомые, про которых уже на пароходе говорили, что это комиссары. Это и были Панкратов и Никольский. Я помню, что, когда я проходила городом и шла мимо дома, где жила Августейшая Семья, меня увидели с балкона Дети и раскланялись со мной. Я тогда же подала в Тобольскую гимназию прошение на свободную вакансию преподавательницы французского языка. Когда дети узнали об этом со слов Боткина, они изъявили желание, чтобы я занималась с ними. Панкратов также весьма сочувственно относился к этому, чтобы я преподавала им. Так и было решено. После этого я съездила в Царское, покончила там все свои дела и 20 сентября выехала в Тобольск. Из Тюмени я ехала вместе с Гиббсом и приехала в Тобольск 5 октября.
10 октября я была принята Августейшей Семьёй. Меня ввёл тогда в дом Панкратов. Я через Евгения Степановича дала знать, что я хочу быть принятой Императрицей наедине в отсутствии Панкратова. Так и вышло, с детьми принял меня в кабинете. После этого Он мне сказал: «Вас ждёт жена», и занял разговором Панкратова. Я пошла к ГОСУДАРЫНЕ и встретилась с Ней одной. Она хорошо, ласково приняла меня.
И стала я преподавать детям разные предметы. Я занималась с Алексеем Николаевичем по русскому языку, математике, географии. С Марией Николаевной и Анастасией Николаевной я занималась по истории и по русской литературе. Ходила я к ним на уроки каждый день и почти каждый день два раза в день. Приходила я утром. Всегда была одна и та же картина. Дети встают. Идёт старик Чемодуров и несёт вычищенные сапоги Императору, осторожно держа их за ушки. Я занималась с Алексеем Николаевичем в комнате, соседней с той, где занимался своим утренним туалетом ГОСУДАРЬ. Слышно было – ГОСУДАРЬ разговаривает с Чемодуровым. Это, должно быть, было его привычкой. Бывает, перекликается с Алексеем Николаевичем. Иногда он проходил нашей комнатой, здоровался со мной, немного разговаривал. Отзанимаемся мы с Алексеем Николаевичем, идёт он или на другой урок, или гулять, смотря по расписанию. Если у меня не бывало уроков в гимназии, я оставалась с ними и тоже гуляла. С 11 до 12 они гуляли. В 12 часов Детям подавался лёгкий завтрак. Приходил обыкновенно ГОСУДАРЬ в это время к Детям.
В результате жизни моей в Тобольске и наблюдения жизни Августейшей Семьи у меня сложилось такое представление о них.
ГОСУДАРЬ производил на меня чарующее впечатление. Он был человек образованный, весьма начитанный. Он хорошо знал историю. Он производил впечатление человека необычайно доброго и совсем простого. В Нём не было ни малейшей надменности, заносчивости. Он был замечательно предупредительный человек. Если я иногда по нездоровью пропускала урок, не было случая, чтобы он, проходя утром через нашу комнату, не расспросил бы меня о моём здоровье. С Ним я всегда чувствовала себя совсем просто, как век Его знала, привыкла к Нему. Он вызывал у меня чувство, что хочется сделать Ему что-нибудь приятное. Так Он относился ко всем окружающим Его. С офицерами нашего отряда Он был прост, вежлив, корректен. У Него была поразительная выдержка характера. Это был замечательно выдержанный и спокойный человек. Его недостаток, мне думается, заключался в Его бесхарактерности, в слабости характера. Он, видимо, сам не решал никаких вопросов, не посоветовавшись с Александрой Фёдоровной. Это была Его обычная фраза: «Я поговорю с женой».
Он, мне думается, не знал народа. У Него было такое отношение к народу: добрый, хороший, мягкий народ. Его смутили худые люди в этой революции. Её заправилами являются «жиды». Но это всё временное. Это всё пройдет. Народ опомнится и снова будет порядок. Однако я убеждена в этом, наблюдая Его, Он ни за что бы не пошёл снова на Престол. Он этого не хотел. Он желал только одного: чтобы Он мог жить в своей Семье покойной жизнью семьянина.
ГОСУДАРЫНЯ, как была Царицей раньше, так и осталась Ею. Самая настоящая Царица: красивая, властная, величественная. Именно в Ней самым Её характерным отличием была Её величественность. Такое Она впечатление производила на всех. Идёт, бывало; ГОСУДАРЬ, нисколько не меняешься. Идёт Она – обязательно одёрнешься и подтянешься. Однако Она вовсе не была горда. Она не была и женщиной со злым характером, недобрым. Она была добра и в душе смиренна. Народа своего Она также не знала и не понимала. Она так же смотрела на него, как и ГОСУДАРЬ: хороший, простой, добрый народ. Она эти, свои взгляды, неоднократно высказывала. Пришёл из Омска какой-то отряд красноармейцев. Она видела их и говорила: «Вот, говорят, они нехорошие. Они хорошие. Посмотрите на них. Они вот смотрят, улыбаются. Они хорошие».
Я могу Вам рассказать вот про какой случай. Однажды я с Ней сильно и горячо поспорила, так что и я и Она расплакались во время спора. Она, не понимая совершенно солдат, их отношения к Ним, которого они, конечно, не смели всё-таки обнаруживать в глаза, как-то однажды в разговоре со мной стала высказывать эти свои мысли: народ хороший, а вот, если бы офицеры были более энергичны, тогда было бы другое. Выходило так, что солдаты – ни в чём не виноваты. Виноваты офицеры, которые не умеют ими управлять. Так после всего, что совершилось за эту войну и революцию с Россией, мог говорить только человек, который не знает и не видит народа. Я и стала убеждённо и откровенно Ей возражать. Я стала ей говорить, что Она не знает, очевидно, что переносили и что переносят сейчас несчастные офицеры от солдат, что Она ничего этого не видит сама и Ей, щадя Её, не говорят этого. Видно было, что мои слова идут совершенно вразрез с Её сложившимся убеждением. Она очень волновалась и расплакалась. На меня этот разговор тоже нехорошо подействовал. К вечеру у меня разболелась голова, и я не могла прийти к ним на их детский спектакль. Она прислала ко мне камердинера, звала меня и написала мне письмо, прося меня не сердиться на Неё. В этом случае Она, по-моему, вылилась вся, какая Она была. Она не была вовсе горда в дурном смысле этого слова. Этого и не могло быть в Ней, потому что от природы Она была умная.
