• Во-вторых, запечатлённый на этой фотографии человек (стоящий крайним справа) есть не легендарный краском В. К. Блюхер, как утверждают некоторые исследователи, а известный пермский большевик А. Л. Борчанинов. Не трудно заметить, что на груди А. Л. Борчанинова отчетливо виден Орден Красного Знамени Р.С.Ф.С.Р. А, ознакомившись с биографией А. Л. Борчанинова, можно узнать, что свой орден он получил в 1923 году (за участие в боях по освобождению Перми и Прикамья).
• В-третьих, человек, стоящий в центре этого фото, есть не кто иной, как бывший Заместитель Председателя Президиума Исполкома Уральского Областного Совета Б. В. Дидковский, который прибыл в Екатеринбург с фронтов Гражданской войны лишь в марте 1920 года, после чего решением Екатеринбургского Губкома РКП(б) получил назначение на должность Управляющего районным рудным управлением «Райруда».
• А в-четвёртых, сидящие в центре два человека: это известный герой Гражданской войны на Урале М. В. Васильев и Виктор Быков, которых хорошо знали в этом регионе.
М. В. Васильев возвратился в Екатеринбург в августе 1919 года, то есть почти сразу же после изгнания из города войск Армии Верховного Правителя. Пока части Белой Армии находились в непосредственной близости от Урала, М. В. Васильев занимал должность Коменданта Екатеринбургского Укреплённого Района и Начальника гарнизона г. Екатеринбурга. А после того, как война откатывалась всё далее и далее на Восток, он с декабря 1920 года был назначен на должность Помощника Командующего войсками Уральского Военного округа, и в 1921 году руководил подавлением крестьянских восстаний на Урале и в Западной Сибири. Начиная с августа 1926 года, М. В. Васильев занимает пост Управляющего Ирбитским Отделением «Сельхозбанка», с 1928 года – Заместителя Председателя Правления Ирбитского Окрпромсельхоза, а с 1929 по декабрь 1930 года – Заведующего Коммунальным хозяйством Свердловска.
В отличие от М. В. Васильева, В. М. Быков (он сидит справа) возвращается в Екатеринбург только в 1920 году. До этого времени он находился на Украине, где с 1919 года руководил работой рудников Криворожья и Никополя. Осенью 1920 года он возвращается в Екатеринбург, где получает назначение в Уральский горный Комитет (преобразованный из «Райруды») и становится заместителем Б. В. Дидковского. Работая в Екатеринбурге, В. М. Быков редактирует журналы «Промышленность Урала», «Забойщик», «Экономический путь», а также, одно время, – газету «Уральский Рабочий». Подобно своему брату (П. М. Быкову, автору книги "Последние дни Романовых" и др.), он также напишет книги: «Возмутители», «Подполье», «Из жизни уральских организаций». В конце 1925 года В. М. Быков уезжает в Ленинград, где и умирает в 1926 году.
Таким образом, фотография, хранящаяся в Государственном Центральном Музее Современной Истории (бывший Государственный Музей Революции СССР), по глубочайшему убеждению автора могла быть сделана не ранее весны 1924 года (а, вероятнее всего, летом – осенью 1925 года) и не имеет никакого отношения к «лже-могиле Романовых», якобы тайно организованной Я. М. Юровским. К тому же, Я. М. Юровский (сделавший, по «версии» А. П. Мурзина, в этот же день снимок П. З. Ермакова на мостике из шпал) в 1925 году занимал пост Зам. Заведующего Экономической секцией РКИ, и до конца января 1934 года, т. е. до своего выхода на пенсию, никогда не посещал Урал.
В качестве косвенного довода в пользу сказанного приведу выдержку из письма рижской журналистки С. В. Ильичёвой, в котором она, отвечая на моё письмо, комментирует статью А. П. Мурзина «О чём рассказал перед смертью цареубийца Пётр Ермаков?»
«Последним собеседником Ермакова в 1952 году был мой папа. Они целый месяц пролежали в двухместной палате свердловской спецбольницы. Все, что в те годы мог, вернее, позволялось сказать, Ермаков рассказал, и отец все записал. Ничего похожего на мурзинский вариант не было. 52-й год – время сыска, бериевщины, всяческого умолчания даже мелких исторических фактов. После исповеди “по Мурзину” Ермаков просто бы рисковал головой. Он рассказывал на сильных тормозах, в рамках дозволенного. Ведь даже в 61-м году А. Медведев
[408] вспоминал: “… отцу родному, матери родной – умирать будем – не рассказывать. Будет время – будем рассказывать. Это время, кажется, и на сегодня не настало”. И еще: “Я пытался несколько раз поговорить с Петром Захаровичем Ермаковым, и в его трезвом, и пьяном виде, кто был с ним там, внизу. А он только мата загнет – ничего не ответит. Так ничего и не сказал”.
А вот Саше Мурзину, незнакомому мальчишке-третьекурснику, взял, да и все выложил.
Моего отца Мурзин хорошо знал, лучше, конечно, чем Ермакова. Отец читал студентам лекции по истории русской журналистики, вел семинары, руководил дипломными работами, одновременно являясь гл. редактором областной газеты «Уральский Рабочий». Несколько раз Мурзин наезжал в Ригу. Отношения у нас очень свойские. Но никогда в долгих беседах он не обмолвился о встречах с Ермаковым, хотя я говорила, что отец собирает материалы о гибели царской семьи»
[409].
Версия же о так называемом вскрытии «царской могилы» в 1945–1946 году силами сотрудников УНКГБ по Свердловской области тоже, мягко говоря, не выдерживает никакой критики. И хотя бы уже потому, что Заместитель Наркома Государственной Безопасности товарищ Б. З. Кобулов вряд ли мог получить такое задание лично от товарища Л. И. Берии в 1945 году, так как после войны дел, что называется, хватало по горло. А ещё сторонникам этой версии хотелось бы напомнить, что должность Заместителя Наркома Государственной Безопасности Б. З. Кобулов занимал лишь до 4 декабря 1945 года, после чего был назначен Заместителем Начальника Главного Управления Советским Имуществом за границей (ГУСИМЗ) при Министерстве Внешней Торговли СССР (с 1947 при Совете Министров СССР). И одновременно – Заместителем Главноначальствующего Советской Военной Администрацией в Германии (г. Берлин). Так что руководить организацией «мифических могильников» он просто не смог бы по двум причинам. Первая из них заключается в том, что «мероприятия» подобного плана, даже если бы и проводились сотрудниками НКВД–НКГБ, то уж никогда бы не осуществлялись под руководством начальства столь высокого ранга. (За исключением, разве что «Катынского дела», которое планировалось к представлению в Международный Военный Трибунал в качестве одного из пунктов обвинения на Нюрнбергском процессе.) А вторая состоит в том, что к началу 1946 года Б. З. Кобулов уже занимал упомянутые ранее должности и большую часть своего рабочего времени находился в Германии.
Но несмотря ни на что, некоторые исследователи (как, в частности, всё тот же г-н А. П. Мурзин, а также его сторонники) изо всех сил пытаются доказать, что это событие происходило в реальной действительности. Вот что пишет об этом сам А. П. Мурзин в статье «Ермаков исповедовался перед нами 30 марта 1952 года»:
«А в 1945 году его (П. З. Ермакова. – Ю. Ж.) вызвали в Москву. Был он принят в аппарате “самого товарища Берия”. Дотошно выспрашивали его обо всем, связанном с казнью Царя. Почти год велось новое следствие. И под мостиком раскопали “могилу”, в которой наткнулись на какие-то кости. Ермаков, узнав об этом, был немало удивлен. Однако убеждение своего не изменял, твердо сказав нам мартовским днем 1952 года: захоронение в этом месте Юровский производил в 1919-м…»
[410].
