И здесь М. М. Медведев абсолютно прав, ибо для его отца выхватить свой Браунинг из-за пояса (по ходу сняв его с предохранителя) было делом нескольких секунд, что, в свою очередь, существенно уравнивало его «шансы» с Я. М. Юровским, державшим уже наготове в своём кармане револьвер Нагана.
Однако те доли секунды, которые понадобились бы ему для снятия своего Браунинга с предохранителя, всё же давали некую «фору» Я. М. Юровскому, которому не требовалось производить подобные действия со своим оружием.
Не думаю, чтобы М. А. Медведев (Кудрин), вслушиваясь в слова Я. М. Юровского, одновременно лихорадочно подсчитывал оставшиеся до расстрела секунды. Скорее всего, именно тогда, когда Я. М. Юровский стал повторять ранее произнесённые им слова, он как завороженный вглядывался в лицо Государя, которого прежде не мог наблюдать столь с близкого расстояния. И кто знает, какие мысли проносились в его голове в то время?.. Но, вероятнее всего, именно в этот момент он понял всем своим нутром, что только он, и никто более, должен выстрелить первым! И в этом сама судьба, казалось, шла ему навстречу, предоставляя подобную «возможность», не воспользоваться которой было бы с его точки зрения, по меньшей мере, глупо. И, к тому же, он теперь уже хорошо знал, на каких словах будет окончена краткая речь Я. М. Юровского, после которой уже не он, а комендант должен будет сделать тот самый «исторический выстрел». И поэтому, не дав Я. М. Юровскому договорить, выстрелил первым…
До самых последних дней своей жизни Я. М. Юровский не смог простить ему этой «непростительной выходки». Посему, описывая расстрел, во всех своих мемуарах ни разу не упомянул фамилии «настоящего цареубийцы» М. А. Медведева (Кудрина). И лишь только раз, в 1934 году, на состоявшемся в Свердловске «Совещании Старых большевиков по вопросу пребывания Романовых на Урале», он, как бы между делом, упомянул о том, что:
«Принимать трупы я поручил Михаилу Медведеву, это бывший чекист и в настоящее время работник ГПУ»
[254].
Вспоминает М. М. Медведев:
«Юровский никогда об этом не спорил с отцом. Более того, однажды он сказал отцу: “Эх, не дал ты мне докончить чтение – начал стрельбу! А ведь я, когда читал второй раз ему постановление, хотел добавить, что это месть за казни революционеров…”»
[255]
После того как раздался первый выстрел М. А. Медведева (Кудрина), началась беспорядочная стрельбы по всем жертвам без разбора.
Из воспоминаний Я. М. Юровского «Последний царь нашёл своё место»:
«Пальба длилась очень долго, и несмотря на мои надежды, что деревянная стенка не даст рикошета пули, пули от нее отскакивали. Мне долго не удавалось остановить эту стрельбу, принявшую безалаберный характер»
[256].
Из записи беседы с Г. П. Никулиным:
«… там ничего нельзя было разобрать: кто, кого и как. Был залп»
[257].
А теперь – стоп! Ибо здесь нельзя не упомянуть ещё об одной существенной детали, о которой сплошь и рядом говорят многие исследователи.
В одной из предыдущих глав автор уже ссылался на книгу воспоминаний Г. З. Беседовского «На путях к термидору», в которой тот довольно подробно передал рассказ П. Л. Войкова об убийстве Царской Семьи. Так вот, с его слов получалось, что:
«…пули отскакивали от них…» и «…как оказалось впоследствии, пули отскакивали от дочерей бывшего царя по той причине, что в лифчиках у них были зашиты бриллианты, не пропускавшие пуль»
[258].
Подобные досужие суждения уже высказывались ранее. Так, к примеру, в случае дуэли А. С. Пушкина с Бароном Геккерном (Жоржем-Шарлем Дантесом) многие обыватели были совершенно уверены в том, что, стреляя в обидчика, Александр Сергеевич не промахнулся, а попал в его оловянную пуговицу…
Точно так же и в нашем случае. Зашитые в корсеты Государыни и Её Дочерей камни и украшения не могли играть какой-либо существенной роли в защите Их тел, поскольку, несмотря на природную твёрдость, все они были размещены в мягкой тканевой основе, не представляющей собой жесткой конструкции, а посему не являлись серьёзной помехой для пуль оружия, используемого во время убийства. Поэтому, когда палачи стреляли по своим жертвам, их пули не могли отскакивать от бриллиантов и прочих украшений. (К примеру, скорость полёта пули патрона к револьверу Нагана обр. 1895 года составляет 240–270 м/сек.) А теперь представьте себе, какое повреждение может нанести подобная пуля при столкновении даже с таким твёрдым камнем, как бриллиант. Да, любое! Но только не отскочить, точно горох, выстрелянный из детской трубочки…
Не вызывает также сомнения и то, что, подчёркивая всякий раз наличие «бриллиантовых панцырей» у Дочерей Государя, Я. М. Юровский как бы чувствовал в них «собственную защиту», позволявшую ему прикрывать допущенные им огрехи, выразившиеся в неорганизованности всей акции в целом, а также «неизбежной нервности», действующей под его началом команды. А, значит, его заявление об отскакивающих и рикошетирующих от стены пулях и явилось той самой отправной точкой, которая дала толчок не только некоторым исследователям, но и писателям, стараниями которых данный факт стал приписываться тем самым «бронированным панцырям».
Мы уже знаем, что среди лиц, задержанных в ходе расследования, был разводящий А. А. Якимов, который, будучи допрошенным следователем Н. А. Соколовым, довольно подробно описал картину убийства Царской Семьи, детали которой он узнал со слов Н. С. Дерябина и И. Н. Клещёва, находившихся на постах в ночь с 16 на 17 июля и видевших воочию все происходившее.
Караульный И. Н. Клещёв находился на посту № 8, табель которого ограничивался территорией сада дома Ипатьева, а караульный Н. С. Дерябин – на посту № 7, табель которого ограничивался территорией, расположенной между стенами дома и первым (малым) деревянным забором.
Первый мог наблюдать всё происходившее через выходившее в сад окно, сквозь которое можно было увидеть раскрытые двери комнаты, где происходило убийство, а второй мог наблюдать таковое непосредственно через окно означенного помещения.
Однако, ни И. Н. Клещёв, ни Н. С. Дерябин не могли полностью видеть всё происходившее в этой комнате, поскольку сектор их видимости был несколько ограничен так называемыми «мёртвыми зонами». Для первого (И. Н. Клещёва) таковой являлось всё пространство, находившееся за пределами габаритов раскрытых дверей интересующей нас комнаты, а для второго (Н. С. Дерябина) она выражалась в ограничении видимости крайних участков южной стены этой комнаты, не позволяющих наблюдать всё происходившее за счёт её толщины.
