Вернувшись в квартиру, обнаруживаю Эмму – она сидит на диване с айпадом на коленках. Из портативных колонок гремит музыка. При виде меня она хватает пульт и сначала уменьшает громкость, а потом и вовсе выключает музыку. На полу кучками свалены ее вещи, по всей видимости, рассортированные по типам: юбки, джинсы, топы, платья. Вид у нее такой, как будто ее застали врасплох за чем-то предосудительным.
– Привет, Алекс! – говорит она. – Как дела? Чем занимался?
– Отвозил Сэма домой, а потом решил немного покататься, – отвечаю я, пытаясь оценить ее настроение.
– А, здорово.
Мне как-то не по себе. В кухне гудит холодильник, откуда-то из квартиры сверху доносится приглушенный звук телевизора.
– Я тут подумал, – говорю я, – может, зазвать маму в Бристоль, например, на Новый год. Поживет в отеле, погуляет опять по городу. Заодно и возможность поговорить у вас будет?
– О, – изрекает сестра.
– Что такое?
– Алекс…
Хлопает входная дверь. В комнату заглядывает Дэн, одетый в огромную парку и джинсы-скинни, с полиэтиленовым пакетом, полным разнообразной снеди к завтраку.
– А, приятель, ты как раз вовремя! Я принес сэндвичи с беконом и чай.
Но я не слушаю.
– Что такое, Эмма? В чем дело?
Дэн бестолково топчется перед входом в гостиную, быстро сообразив, что стал свидетелем чего-то необычного.
– Я купила билет в Рио, – поясняет она. – Улетаю через три недели. Оттуда полечу в Перу, потом в Мексику. Потом не знаю куда.
– Ты уезжаешь? – переспрашивает Дэн каким-то детским голосом, полным потрясенного непонимания.
– Да. Простите, что не сказала раньше. Я чувствую себя здесь чужой.
– Ну еще бы, ты ведь прожила тут целых три месяца, – замечаю я.
– Алекс…
– Какого черта, Эмма? – не могу успокоиться я.
Дэн ставит пакет на столешницу и медленно снимает куртку. Потом озирается по сторонам, как будто потерял что-то и не может найти, и уходит.
– А как же мама? – спрашиваю я. – Ты не считаешь, что тебе следовало бы хотя бы повидаться с ней.
– Зачем?
– Зачем? Затем, что за эти восемь лет ты с ней толком ни разу и не разговаривала! «Лайки» под ее фотографиями на «Фейсбуке» не в счет!
– Я понимаю! Я все это понимаю! Но просто не могу заставить себя с ней встретиться.
Она отворачивается от меня и устремляет взгляд в окно. Очередной побег. Я обхожу диван и встаю прямо перед ней.
– Эмма, что за бред? Почему ты не хочешь с ней разговаривать? Почему не хочешь ее видеть?
Внезапно она разворачивается ко мне лицом; щеки ее пылают, глаза блестят не то от гнева, не то от обиды.
– Потому что, Алекс, со мной кое-что произошло! – Она на миг умолкает, пытаясь успокоиться и взять себя в руки, вновь натянуть маску своего всегдашнего легкомыслия. – В том году я познакомилась с одним парнем. Это было просто мимолетное увлечение, ничего серьезного. Но мы были неосторожны, и, разумеется, у меня случилась задержка, а потом стало понятно, что это не просто задержка. Я сделала тест на беременность, ну и… В общем, две недели я жила как в тумане, не понимала, что мне делать и как быть… Но в конечном итоге жизнь решила все за меня. Случился выкидыш. Наверное, я должна была этому радоваться. В конце концов, я жила в хижине на пляже. Я пошла в больницу, там меня осмотрели и отпустили. Я сказала им, что все к лучшему и я в полном порядке. Но потом я вернулась домой и проплакала два дня. Мне хотелось к маме. Хотелось, чтобы она заботилась обо мне. Только тогда я поняла, что ей пришлось пережить, и мне стало так стыдно за то, что я уехала, что была такой эгоисткой. Я ничего не понимала. Я совершенно ничего не понимала. Мне необходимо было вернуться домой, повидаться с ней, извиниться за то, что сбежала и заставила ее переживать. Но теперь, когда я здесь, я не могу заставить себя сделать это.
– Но почему? Она поймет. Она не будет сердиться, что ты не навещала ее чаще.
– Ох, Алекс, дело не в этом.
– А в чем тогда? В чем проблема?
– В том, что я отлично знаю, как это все будет. Неловкая болтовня и избегание любых серьезных вопросов, как все эти чертовы двадцать лет! Я хочу, чтобы она поговорила со мной! Но в нашей семье, если ее вообще еще можно так назвать, никто никогда ни о чем не говорит!
С этими словами она поднимается с дивана и решительно направляется к выходу из квартиры, и ровно в тот же миг в коридоре появляется Дэн. Он явно все слышал и теперь очутившись на ее пути, смотрит на нее с изумлением и ужасом, точно человек, на которого по ошибке указали в полицейском опознании. Он не понимает, то ли отойти в сторону, то ли остановить ее; открывает рот, пытаясь что-то сказать, но не может выдавить ни слова. Вместо этого безмолвно отступает в сторону, давая ей пройти, – и тут она оборачивается.
– Никто никогда ничего не говорит! – выкрикивает она в слезах.
Потом качает головой и, выскочив за дверь, захлопывает ее за собой с такой силой, что, кажется, содрогается весь дом.
Мы с Дэном стоим столбом и круглыми глазами смотрим друг на друга.
– У нее был выкидыш, – произношу я, качая головой. – Мы понятия не имеем о той жизни, которую она вела там.
Я плюхаюсь обратно на диван. Дэн подходит и с потерянным видом садится рядом. Мы долго сидим молча.
– Надо мне было сразу сказать ей, что я ее любил… люблю, – поправляется он. – Ну и осел же я. Перед самым первым ее отъездом я написал ей письмо. Всю ночь сидел за компьютером, сочинял. Просил ее не уезжать. Написал все, чего не мог сказать ей лично. Не хотел, чтобы она подняла меня на смех. Вот и изложил все в письме – даже проверку орфографии сделал. Потом распечатал его, сунул в конверт и наклеил марку. Но так и не отослал. Подумал, что по сравнению со всем остальным, что происходит в ее жизни, это не важно. Какое право я имею навязывать ей свои чувства? Какое они имеют значение? Впрочем, и сейчас ровным счетом ничего не изменилось.
Я медленно поворачиваюсь к нему.
– Они имеют огромное значение, ты, идиот! И всегда имели. Если кто-то и сможет до нее достучаться, то это ты. Господи, пора уже нам перестать быть пассажирами в своей собственной жизни. Нужно вышвырнуть водителя к чертям собачьим из-за руля, дать ему в морду и угнать машину!
Он какое-то время обдумывает мои слова, потом кладет руку мне на плечо.
– По-моему, ты переиграл в ГТА, – говорит он.
Глава 29
Из школы я забираю Сэма уже в сумерках. По пути домой мы почти не разговариваем: лишившись «Майнкрафта», я вынужден снова эксплуатировать старые заготовки: «Как прошел твой день?», «Было что-нибудь интересное?» и «Тебя никто не обижал?». Сэм их игнорирует или отвечает невпопад. Я знаю, что Сэм реагирует на настроение окружающих его взрослых – становится нервным или отчужденным, даже когда просто не понимает, что происходит, – особенно когда не понимает, что происходит. После того как Сэму поставили диагноз, я порой задаюсь вопросом: может быть, я сам тоже в спектре? Возможно, именно этим и объясняется моя неспособность нормально общаться с Джорджем, да и все остальные странности, если уж на то пошло. Доехав до дома, мы поднимаемся на второй этаж к нему в комнату и сидим на постели, мрачные и отрешенные.
