Поначалу он с энтузиазмом кивает. Но чем ближе мы подходим, тем гуще толпа. По площади с воплями носятся ребятишки, затевают возню; дорогу нам преграждает группа туристов, фотографирующихся на телефон. Сэма со всех сторон толкают и пихают. Настроение у него очень быстро изменяется.
– Мне это не нравится, – говорит он негромко.
Эмма берет его за руку.
– Сходи посмотри, большая там очередь или нет, – говорит она мне.
Ворота высятся впереди, отбрасывая длинную тень. Толпа подхватывает меня и увлекает за собой; оборачиваюсь, чтобы проверить, вместе ли еще эти двое. Быстро нахожу взглядом Эмму – она пытается сделать селфи со стражем в красном камзоле, однако Сэма рядом нет. Останавливаюсь как вкопанный. Накатывает внезапная паника. Оглядываю толпу, но Сэма нигде не видно. Бегом бросаюсь обратно, петляя сквозь толпу, как кролик.
– Сэм! – кричу я. Когда я оказываюсь рядом с Эммой, меня уже трясет. – Ты видишь Сэма? – кричу я. – Ты должна была за ним присматривать.
– Он не мог уйти далеко.
Принимаемся оглядываться, пытаясь высмотреть в толпе маленького мальчика. Отчаянно соображаю, что делать, как вдруг замечаю на земле знакомый предмет. Это наушники Сэма. В ужасе подбегаю к ним, поднимаю и снова кричу. Ужас внезапно обретает вполне зримые очертания.
– Сэм!
В моей черепной коробке, как ошпаренные, мечутся мысли. Куда он пошел? К дороге? К реке? Может, уже пора привлекать полицию? Может, кто-то его увел? Время растягивается до бесконечности, гул толпы отступает куда-то далеко, отодвинутый разверзающейся бездной ледяного ужаса. Это чувство, знакомое каждому родителю: тошнотворный, до темноты в глазах, страх потерять своего ребенка. Смутно припоминаю тот раз, когда это случилось в супермаркете – убийственные десять минут, когда мы бестолково метались между стеллажами, – но то был магазин рядом с домом. А это Лондон. Здесь нет стойки информации.
– Господи, Эмма, ты же держала его за руку! – кричу я.
– Я выпустила его всего на секунду! – огрызается она, но в ее голосе я тоже слышу тревогу.
– Твою мать, ну что за безответственность!
И тут я слышу знакомый звук, доносящийся откуда-то поблизости. Никогда еще я не был ему так рад. Это плач Сэма. Он стоит у стены в обществе пожилой женщины. Она задает ему какие-то вопросы и озирается; на ее лице написана живейшая озабоченность. Я бросаюсь к ним, и Сэм наконец замечает меня. Он вырывается из рук своей спасительницы и с ревом бежит ко мне. Подхватываю его на руки и прижимаю к себе.
– Хочу домой, хочу домой! – рыдает Сэм.
Но я ничего не могу ему ответить, я все еще в шоке, страх еще не отпустил меня, и такое чувство, что ноги подо мной готовы подогнуться в любой миг. Ищу взглядом ту женщину, но она уже растворилась в толпе. К нам подходит Эмма.
– Уфф, – вздыхает она. – И что мне с вами делать?
Она обнимает меня за пояс, но я отворачиваюсь от нее.
– Алекс, все в порядке, он с нами. Этого больше не повторится.
Смотрю на нее, но ничего не говорю. Пересохло в горле, и я сам не представляю, чего могу наговорить ей сгоряча.
– Пойдемте, – говорит она. – У меня есть идея.
Она увлекает нас прочь, мимо Тауэра, к проходу над рекой, а оттуда на Тауэрский мост. Бреду за ней, как в тумане, Сэм все еще всхлипывает. Его наушники снова на нем, точно какой-то талисман.
– Можно перейти реку по мосту и устроить пикник на том берегу, – предлагает Эмма. – Оттуда лучше всего видно.
– Ладно, – говорю я, – хорошо.
Мы переходим Темзу, покупаем в одном фургончике с уличной едой кофе и пару буррито, находим скамеечку с видом на реку. Сэм затих, но когда я даю ему приготовленный с утра Джоди пакет с сэндвичами с сэром и пиккалилли и чипсы с маринованным луком, которые сшибают с ног одним своим запахом, он наконец слегка оживляется.
– Это приключение, – говорю я ему тихонько. – Когда отправляешься на поиски приключений, такие вещи иногда случаются.
– Потому что это не простая прогулка, – подхватывает он.
Какое-то время мы молчим, глядя на голубей, которые собираются поблизости в ожидании крошек. Бегуны и пешеходы вспугивают их.
– Мы неправильно сделали окна, – говорит Сэм, глядя на Белую башню на другом берегу.
До меня не сразу доходит, что он имеет в виду наш Тауэр из «Майнкрафта».
– Да, из квадратиков трудно сделать арки, – соглашаюсь я. Потом поворачиваюсь к Эмме. – Мы с Сэмом вместе играем в «Майнкрафт» по Интернету. Построили копию Тауэра.
– Вот маньяки компьютерные, – говорит Эмма.
– Мне нравится Лондон. Только не понравилось, что я потерялся.
– Это мой третий самый любимый город, – говорит Эмма. – После Нью-Йорка и Токио.
– Почему ты живешь по всему миру? – спрашивает Сэм. – Папа говорит, это потому, что ты боишься.
– Сэм! – с притворным ужасом восклицаю я.
– Папа твой – психиатр недоделанный.
– Кто недоделанный? – переспрашивает Сэм.
– Неважно, – отмахивается она. – Смотри, когда ты путешествуешь, ты можешь быть тем, кем хочешь. Это самое классное в путешествиях. Ты можешь каждый день быть кем-то новым.
– Как в компьютерной игре! – радуется Сэм.
– Приблизительно. И чем дольше ты путешествуешь, тем труднее возвращаться назад. К тому же я знала, что твой папа очень на меня сердится.
Она улыбается и толкает меня локтем. Против воли улыбаюсь в ответ.
– Ты сердишься на тетю Эмму? – спрашивает Сэм, набив рот чипсами.
– Сердился. Сержусь. Но не очень сильно. Только потому, что я по ней скучаю. А она уехала и оставила меня с твоей бабушкой, у которой не все дома.
– Не все дома! – эхом повторяет Сэм.
– Как у мамы дела? – спрашивает Эмма.
– Ты ей не звонила?
– Нет. А ты?
– Нет, уже довольно давно. Она еще не в курсе про нас с Джоди. Еще одна напасть, которую ей придется мудро и стоически пережить.
– Не надо жить прошлым, золотце мое, – произносит Эмма с нарочитым выговором уроженца западных графств. – Изменить можно только будущее.
– Спасибо, мамочка.
– А впрочем, она права. Жизнь еще не кончена. Ты – Умная Эльза, Алекс, и ведешь себя так, как будто тебе не тридцать три, а все шестьдесят три. Но ты еще не совсем потерян для человечества. Ты можешь быть вполне сносным, если захочешь.
– Спасибо, не хочешь ли занять должность моего нового консультанта?
– Тетя Эмма, а у тебя есть муж? – интересуется Сэм.
– Нет. – Она доедает свой буррито и скатывает обертку из фольги в шарик. – Все мужчины – поганцы. Кроме тебя.
