К удивлению Гончей, ее слова совершенно не тронули зверолова.
– Не буду я от смерти прятаться, – покачал головой Рубец. – Ее не перехитришь. А погибну, значит, так тому и быть. Я и так дольше положенного на свете задержался. Всех наших пережил. Зачем мне это? Устал. Как засну, все нашу Полежаевскую вижу, как мы втроем туда спустились.
– И что же вы увидели?
Егерь долго не отвечал. Гончая решила, что и не ответит, но он все же заговорил.
– Кровь и людей мертвых: мужчин, женщин, стариков, ребятишек, младенцев, которых собственные матери придушили или головы им разбили. Тела и кровь.
– Они все убили друг друга? Вся станция? – опешила Гончая.
– Не друг друга – себя. Не специально, и это самое страшное, а когда бежали со станции. Некоторые головы себе разбили, пытаясь сквозь стены и заблокированную «герму» на поверхность выбраться. Другие тюбинги и рельсы в туннеле грызли, сломанные зубы выплевывали и дальше грызли, пока собственной кровью не захлебнулись. Кого-то в давке затоптали, этим еще повезло.
– Все жители внезапно обезумели? Но почему?!
Егерь печально вздохнул.
– Карает нас мать-земля за то, что мы ее…
– Эй, как там тебя, Рубец! – крикнул зверолову фюрер. – А это еще что за урод на меня пялится?
В клетке, перед которой остановился вождь Рейха, сидел… человек или же существо, очень похожее на человека. Гончая прежде никогда таких не видела. На голове и на лице существа не было ни одного волоска, даже ресниц и бровей. Когда человек опускал веки, его глаза попросту исчезали, а потом появлялись вновь. Когда он моргал, смотреть на его лицо было просто жутко. Его кожа была не просто бледной, она отливала какой-то неестественной для человека молочной белизной, и на этом молочно-белом лбу контрастно выделялась жирная и извилистая темная линия с утолщением на конце. Шрам, рисунок, татуировка? Гончая присмотрелась к неведомому созданию. Скорее всего, татуировка. Значит, все-таки человек. Из всей одежды на нем был лишь кусок шкуры, обернутый вокруг бедер.
«Дикарь», – подумала Гончая, хотя ей не было известно ни одного уголка метро, где жители полностью отказались бы от одежды в пользу звериных шкур.
– Эй, урод, ты говорить-то умеешь? – обратился к посаженному за решетку человеку фюрер.
– Люди машин умрут, – неожиданно четко произнес дикарь. – Скоро. Все. Червь убьет всех.
И бледные черви будут грызть разлагающиеся трупы!
Из глубины теряющегося во мраке нежилого туннеля на Гончую повеяло могильным холодом. И этот холод почувствовали все. Фюрер отпрянул от клетки. Егерь с опаской посмотрел в темноту, а запертый в клетке дикарь вскинул голову и объявил:
– Червь голоден. Грызет землю. Близко. Будет убивать. Убивать и есть. Убивать и есть. Всех. Никого.
«Съест всех. Не останется никого», – перевела его невнятицу Гончая.
Дикарь забормотал что-то совершенно неразборчивое, потом взвыл и, не прекращая выть, горько заплакал.
– Заткнись, лысое отродье! – прикрикнул на него фюрер. – Я сказал: заткнись!
Но никакие окрики не подействовали на дикаря. Возможно, он их даже не слышал. Егерь взял Гончую под руку и потянул к выходу.
– Идемте. Скоро начало. А этот все равно не прекратит.
– Где вы нашли такого урода? – сердито спросил фюрер у зверолова. От его восторга и предвкушения не осталось и следа.
– В тупике возле Маяковской, – ответил Рубец. – Как туда попал и что делал, неизвестно. Он только с виду такой тщедушный. Пока его ловили, он одного охотника голыми руками убил, а другому глаз вырвал.
– Так надо было на месте пристрелить, а не тащить сюда! – возмутился фюрер.
Рубец помолчал, но потом решил признаться.
– Этот мутант – главное действующее лицо сегодняшней охоты, тот самый сюрприз, который всем обещали.
– Это я главное действующее лицо сегодняшней охоты! – объявил шагающий за ним вождь Рейха. – Я лично пристрелю вашего выродка, а его голову повешу на стену в качестве трофея.
* * *
Стратег велел ей рисовать, и Майка добросовестно попыталась это сделать. Она села за стол, положила перед собой лист бумаги и уже хотела взять в руку карандаш, но задумалась. Карандашей было столько, что Майка даже растерялась, твердые и мягкие, с широким грифелем и узким. Одни оставляли на бумаге жирный и яркий след, от других оставалась лишь еле заметная узенькая линия толщиной с волосок. А их цвета! Мало того что Майка не знала, как большинство из них называется, некоторых цветов она прежде даже и не видела.
В конце концов, она выбрала карандаш, который Стратег называл простым. Он рисовал на бумаге линии такого же цвета, как и тот маленький карандашик, что подарила Майке женщина-кошка. К незаточенному концу этого карандаша кто-то прикрепил маленький кусочек резины, которым эти линии можно было стирать, что показалось Майке очень удобным. Теперь у нее было все что нужно. Но что нарисовать? Стратег ясно дал понять, что его интересуют картинки будущего. Если бы еще Майка умела отличать будущее от прошлого. Она закрыла глаза и попробовала разглядеть, что произойдет завтра, но ничего не увидела. Наверное, у нее просто нет настроения? Может быть, если думать о чем-нибудь приятном, у нее все получится?
Майка представила, как они с женщиной-кошкой сидят на кровати рядом друг с другом и разговаривают. Возможно, уже сегодня или завтра, когда женщина-кошка найдет человека, которого ищет, она вернется сюда, и они вдвоем усядутся на кровать и снова будут разговаривать. Но это было неправдой!
Майка вдруг ясно поняла, что ни сегодня, ни завтра, вообще никогда женщина-кошка не сядет с ней на эту кровать, потому что…
Ее рука с зажатым между пальцами карандашом вдруг сама собой начала двигаться по бумаге, рисуя закручивающиеся линии. С каждым движением линий становилось все больше, они притягивали взгляд, не позволяя Майке отвести глаза, а рука с карандашом двигалась все быстрее и быстрее.
Карандаш уже не рисовал – он царапал бумагу, пока его грифель не проткнул дыру в центре бумажного листа. Из дыры пахнуло смрадом паленой шерсти и тухлого мяса. Майка попыталась отшатнуться, но не смогла даже пошевелиться. А дыра на листе все росла и росла. В мгновение ока поглотила весь лист, потом стол, окружила Майку со всех сторон и быстро заполнила собою всю комнату. Темнота вокруг наполнилась жуткими звуками: рычанием, лязганьем зубов, треском горящего пламени, грохотом железа, выстрелами, а затем криками и стонами людей. Потом темнота расступилась, и Майка увидела женщину-кошку, лежащую на спине. В руках у женщины-кошки была какая-то палка, нет, не палка – ружье! А прямо на нее мчался здоровенный и очень страшный зверь с выпученными глазами и оскаленной пастью.
– Стреляй! Что же ты?! Стреляй! – изо всех сил закричала Майка женщине-кошке.
