Руфус вспомнил последний час своего пребывания в Форт-Джексоне и задумался о том, удалось ли Майклу Фиске выбраться из тюрьмы прежде, чем они его убили. По иронии судьбы угроза сердечного приступа спасла Руфусу жизнь. По крайней мере, он покинул Форт-Джексон. Пока. Но, когда ему станет лучше, его отправят назад. И тогда он умрет. Если, конечно, они не прикончат его здесь.
Хармс внимательно рассматривал докторов и медсестер, которые им занимались, а каждый, кто давал лекарства, подвергался особому контролю. Руфус не сомневался, что, если ему будет угрожать опасность, он сможет оторвать боковины больничной койки. Но пока ему оставалось только набираться сил, ждать, наблюдать и надеяться. Если он не может получить свободу через систему правосудия, значит, обретет ее другим способом. Руфус твердо решил, что не вернется в Форт-Джексон. По крайней мере, пока жив.
В течение следующих двух часов он наблюдал, как люди входили и выходили из палаты, и всякий раз, когда открывалась дверь, смотрел на охранника, стоявшего снаружи. Молодой парень, раздувшийся от важности из-за того, что он в форме, да еще с оружием. На вертолете вместе с Руфусом прилетели два охранника, но этого он раньше не видел. Может быть, они стояли на посту по очереди.
Охранник улыбался и кивал каждому, кто входил в палату, особенно молодым женщинам. Но всякий раз, когда он заглядывал внутрь, Хармс видел в его глазах страх и ненависть – и подумал, что это хорошо. Значит, есть шанс. Оба чувства могли привести к тому, чего Руфус так отчаянно желал: чтобы паренек совершил ошибку.
Они поставили возле двери только одного охранника – видимо, считали состояние заключенного тяжелым, но это было не так. Мониторы с цифрами и кривыми линиями ничего не значили для Руфуса; они являлись всего лишь врагами, заключенными в металлические оболочки, которые ждут, когда он отвлечется, чтобы напасть. Но Хармс чувствовал, как силы возвращаются к нему, и, казалось, мог потрогать это ощущение. Он сжимал и разжимал кулаки, дожидаясь, когда сможет полностью шевелить руками.
Два часа спустя Руфус услышал, как дверь открылась внутрь и загорелся свет. Пришла медсестра, которая принесла металлическую дощечку и улыбнулась ему, снимая показания мониторов. Хармс решил, что ей за сорок; симпатичная и далеко не худая, а судя по полным бедрам, у нее наверняка несколько детей.
– Ваши дела сегодня лучше, – сказала она, заметив, что он за ней наблюдает.
– Мне жаль это слышать.
Медсестра уставилась на него, удивленно раскрыв рот.
– Поверьте, многие люди здесь с радостью услышали бы эти слова.
– А где именно я нахожусь?
– Роанок, Вирджиния.
– Никогда не бывал в Роаноке.
– У нас симпатичный городок.
– Не такой симпатичный, как вы, – сказал Руфус и смущенно улыбнулся, потому что слова сами слетели с его губ.
Он не находился так близко к женщине почти тридцать лет. Последняя женщина, которую он видел, была его мать, которая горько плакала, когда его уводили, чтобы отправить в тюрьму до конца жизни. Но он знал, что разбил ей сердце и она умерла.
Руфус поморщился от какого-то запаха, необычного для больницы. Сначала он просто не понял, что уловил смесь легких духов, увлажняющего лосьона и женщины. Проклятье… Что еще он успел забыть про нормальную жизнь? От этой мысли в уголке его правого глаза появилась слеза.
Медсестра посмотрела на него, приподняв одну бровь и положив руку на бедро.
– Мне сказали, что я должна соблюдать осторожность рядом с вами.
– Я никогда не причиню вам вреда, мэм, – взглянув на нее, сказал Руфус, и его голос прозвучал серьезно, почти торжественно.
Сестра увидела слезу, застывшую в его глазу, и смутилась, не зная, что сказать.
– Вы не могли бы написать на вашей дощечке, что я умираю, или что-нибудь в таком же роде?
– Вы с ума сошли? Я не могу этого сделать. Разве вы не хотите поправиться?
– Как только мне станет лучше, я вернусь в Форт-Джексон.
– Я так понимаю, это не самое приятное место.
– Я провел там, в одной и той же камере, больше двадцати лет. Знаете, очень приятно для разнообразия увидеть что-то другое. Там особо нечего делать, разве что считать удары сердца и смотреть на бетонные стены.
– Двадцать лет? – удивленно переспросила она. – Сколько же вам сейчас?
Руфус на мгновение задумался.
– По правде говоря, я не знаю точно. Но не больше пятидесяти.
– Да, ладно вам, вы не знаете, сколько вам лет?
Он спокойно посмотрел на нее.
– Календари есть только у тех заключенных, которые рано или поздно выйдут на свободу. Я получил пожизненное, мэм. И останусь там до самой смерти. Какая разница, сколько мне лет? – Он сказал это так, что медсестра покраснела.
– О! Мне кажется, я понимаю, что вы имеете в виду, – сказала она дрогнувшим голосом.
Руфус слегка пошевелился на кровати, наручники стукнули по металлическим краям кровати, и она отшатнулась.
– Вы не могли бы кое-кому для меня позвонить, мэм?
– Кому? Вашей жене?
– У меня нет жены. Моему брату. Он не знает, где я сейчас нахожусь. Я бы хотел сообщить ему.
– Думаю, я должна спросить у охранника.
Руфус посмотрел мимо нее на дверь.
– У этого мальчишки? Какое он имеет отношение к моему брату? По тому, как выглядит этот пацанчик, он даже пи-пи сам не в состоянии сделать.
Она рассмеялась.
– Ну да, и они отправили его сторожить большого старикана?
– Моего брата зовут Джошуа. Джошуа Хармс. Отзывается на Джош. Я скажу вам номер его телефона, если у вас есть карандаш. Просто позвоните ему и сообщите, что я здесь. Мне тут очень одиноко. А он живет совсем недалеко. Кто знает, может, приедет меня навестить…
– Да уж, здесь действительно бывает одиноко, – грустно проговорила она и посмотрела на него – большое, сильное тело, опутанное трубками и повязками, в кандалах, от которых она не могла отвести глаз.
Руфус заметил ее взгляд. Он уже знал, что цепи производят на людей ошеломляющее впечатление.
– Что вы сделали? За что вас посадили в тюрьму?
– Как вас зовут?
– А что?
– Просто хочу знать. Меня зовут Руфус. Руфус Хармс.
– Я знаю. Ваше имя написано в карточке.
– Но у меня нет карточки, чтобы я мог узнать ваше имя.
Медсестра мгновение колебалась, оглянулась на дверь, потом снова посмотрела на него.
– Меня зовут Кассандра, – сказала она.
– Очень красивое имя. – Он окинул ее взглядом с головы до ног. – Оно вам подходит.
– Спасибо. Итак, вы не скажете мне, за что вас посадили?
