А то еще она говорила, что ее беспокоит Гина. Разве может, говорила Эмили, девочка девяти лет быть такой серьезной? – это же неправильно. У меня сердце разрывается, говорила она, когда я вижу, как она непреклонно внимательна, как наблюдает за нами со стороны, как старается улаживать наши ссоры. Но Леон отвечал, что Гина попросту растет, вот и все. Это естественно. И пусть растет.
Кроме того, Эмили твердила, что их кукольные спектакли идут теперь вкривь и вкось. В каждом что-нибудь да не залаживается – персонажи то не дают друг другу договорить, то болтают невпопад и бранятся, то пропускают реплики и глупо таращат глаза. Сказки распадаются на куски, реплики героев походят на обрывки непонятно чего. Когда Золушка танцует с Принцем, их тряпичные тела прижимаются друг к другу, но укрытые в них руки отстраняются одна от другой. И публика это замечает, считала Эмили. А Леон отвечал: полная глупость. Они зарабатывают больше, чем когда-либо прежде, им даже приходится отказываться от приглашений. Все отлично, говорил Леон.
Иногда ей снилось, что она идет по тротуару, который кружится, точно карусель, и потом она просыпалась измотанной.
Нередко, когда ей требовалось выполнить какую-то работу, она проводила утро в «Мастерах на все руки». Сидела на табурете за прилавком, шила и слушала миссис Эппл. Миссис Эппл знала сотни ремесленников, знала их беспорядочные, красочные жизни и могла рассказывать о них бесконечно, перечисляя людей, о которых Эмили никогда не слышала. Эмили становилось спокойно, душа ее распахивалась, она наблюдала за покупавшими ее кукол прекрасно одетыми бабушками. Однажды в магазин заглянул сын миссис Эппл. Ныне Виктор жил в округе Колумбия, а в Балтимор приехал без предупреждения. Он сильно прибавил в весе и сбрил наконец-то усы. С ним пришла и жена, хорошенькая женщина с пушистыми светлыми волосами, державшая на руках маленького сына.
– Так-так-так… – Виктор засунул большие пальцы в крошечные карманы своего жилета. – Вижу, Эмили, ты все еще делаешь кукол.
Она, решив, что ей придется оправдываться, ответила:
– Да, но совсем других. Совершенно другой процесс.
Впрочем, спрыгнув с табурета, чтобы подойти к столу и показать Виктору короля со сварливой физиономией, она осознала, какой безотрадно скучной должна казаться гостю – живет все в том же доме, занимается все тем же и даже одежду носит прежнюю. Косы ее, вдруг почувствовала она, могли бы и окаменеть у нее на макушке. Зря она позволила Моргану Гауэру убедить ее не отказываться от балетных туфель. И жаль, что здесь нет Гины, – какие еще нужны перемены? Виктор, разглядывая короля, покачивался с пяток на носки. Мелисса, вдруг подумала Эмили. Мелисса Тиббет – так звали девочку, на дне рождения которой они показали свой первый спектакль, где Виктор был отцом с кукольным голосом и спрашивал, что привезти дочерям из плавания. Мелисса теперь уже подросток – лет шестнадцати, никак не меньше; про кукол она давно забыла. Эмили вернула короля на стол, разгладила его бархатную мантию.
– А что Леон? – спросил Виктор. – Он играет в театре?
– Ну, не так чтобы часто. Нет, сейчас не часто, – ответила она.
Виктор кивнул. Очень ей не нравилось понимающее выражение его глаз.
Под вечер того дня Эмили вытащила из стенного шкафа картонную коробку и распаковала лежавших в ней марионеток. С марионетками она экспериментировала уже не один год. Ей нравилось пробовать силы в чем-то новом, а марионетки требовали бо́льших усилий. Она придумала собственное расположение нитей, прикрепленных к единственной крестовине из палочек от фруктового льда. Две нити для рук, еще две для коленей и по одной для головы и попки. На ярмарках ей попадались крестовины двойные и тройные, сущие бипланы, с полудюжиной добавочных нитей, в которых она не видела смысла. Эмили взяла в руки Красную Шапочку, самую удачную свою марионетку, и пошла в гостиную. Леон сидел на диване с вечерней газетой. Гина писала сочинение по прочитанной книге.
– Посмотри, – попросила Эмили.
Леон поднял на нее взгляд. И сказал:
– Ох, Эмили, только не начинай опять про марионеток.
– Нет, ты посмотри. Видишь, как все просто?
Она опустила Красную Шапочку на пол, и та прошлась гоголем, забралась на диван, на колени Гины. Гина хихикнула. А Красная Шапочка соскочила на пол, помахивая хитро прикрепленной к ее руке желтой корзиночкой.
– И что думаешь? – спросила Эмили у Леона.
– Очень мило, но не для нас, – ответил Леон. – Все это могут делать и старые куклы, Эмили, и многое сверх того. Они могут ставить корзинку на пол и снова ее поднимать. И никакие нити им не мешают.
– Ну вот, все как с моими куклами для театра теней, – сказала Эмили. – Ты не желаешь попробовать что-нибудь новое. А я устала от старого.
– Вот как? Но не можешь же ты просто-напросто отключать вселенную всякий раз, как устаешь от нее.
Она вернула марионеток в коробку и пошла прогуляться, хоть ей и полагалось готовить ужин. На углу Кросуэлл и Хартли она, стоя у светофора, обнаружила позади себя Моргана Гауэра. На сей раз Морган был в черном фраке, рубашке с высоким воротом и котелке – настолько старом, что казался ржавым. Морган поклонился ей, притронулся к котелку. Она засмеялась. Улыбка расплылась и под его бородой, однако он, по-видимому, догадался о ее настроении и заговаривать с ней не стал. Собственно, когда загорелся зеленый свет, он отступил назад, хотя Эмили продолжала ощущать его присутствие – Морган выдерживал точно рассчитанное расстояние, напевал что-то и смотрел на нее.
3
В октябре позвонила троюродная сестра Эмили, Клэр, – сказать, что ее тетя Мерсер умерла во сне. Останки свои она завещала медицинской науке, сказала Клэр (ну точно тетя Мерсер, она именно так и сформулировала бы), однако в молитвенном доме все-таки состоится служба. Эмили решила, что должна присутствовать. Она не виделась с тетей Мерсер уже двенадцать лет, со времени своего замужества, только обменивалась рождественскими открытками, содержавшими пониже надписи несколько учтивых, ласковых слов. Конечно, теперь ехать к ней было бессмысленно, но Эмили все же отменила кукольное представление, оставила Гину на Леона и направилась в «фольксвагене» на юг.
Одиночная четырехчасовая поездка немного пугала ее, но, едва выбравшись на федеральную трассу, Эмили почувствовала себя просто чудесно. Ей казалось, что воздух здесь разреженней и легче, ее радовала каждая попадавшаяся навстречу машина – столько людей, и все летят куда-то! Нечего и сомневаться, они проводят здесь день и ночь, бесконечно огибая планету, а теперь и она присоединилась к ним. Эмили улыбалась каждому встречному водителю. Ее очаровывали замкнутые, загроможденные мирки, которые она видела, – дорожные карты и плюшевые зверушки в задних окнах, спящий, приоткрыв рот, пассажир, двое расчесывающих собаку детей.
Свернув с трассы, она поехала дорогами все более узкими, вившимися по тучной фермерской земле, мимо щетинившихся телеантеннами некрашеных лачуг, чьи дворы заполнялись грузовиками на колодах вместо колес и остовами легковушек. Затем, прибавив скорость, – сквозь медных тонов рощи, обильные подлеском и выброшенной мебелью. До Тэйни она добралась сразу после полудня. Городок был все еще так мал, что несколько мужчин, сидевших на корточках перед заправкой «Шелл», сонно держа в пальцах самокрутки, оказались знакомыми Эмили – они вроде бы и старше не стали и выглядели нарисованными на стене. В голове Эмили всплыли их имена: Шафорды, Гриндстаффы, Хэйткоки. Она столько лет хранила их в памяти и сама того не замечала. По Главной улице неслись осенние листья. Эмили повернула на Эрин-стит и остановилась перед приземистым домиком, который она и ее мать делили когда-то с тетей Мерсер.
