– Бонни, это Эмили Мередит, – сказал Морган.
Ожидание продолжилось.
– Эмили и ее муж руководят кукольным театром, – добавил Морган.
– Вот как?
Эмили и в голову не приходило, что Бонни могла о ней не слышать, – в конце концов, она-то о Бонни слышала не раз. Эмили даже обиделась немного. Протянула Бонни руку и сказала:
– Здравствуйте, миссис Гауэр.
Бонни руку приняла. И спросила:
– Значит… вы приехали, чтобы повидаться с мистером Морганом? Или зачем?
– Она приехала, чтобы повидаться с тобой, – ответил Морган.
– Со мной?
Морган сказал:
– А я что? Представляешь, у меня украли машину, потом я украл ее обратно, более-менее, но в последнее время я пережил столько волнений – и с Робертом Робертсом, и с прочим…
– Ты хочешь сказать, что пригласил ее к нам?
– О! – встряла Эмили. – Разумеется, я не хочу мешать вашей работе.
– Ничего страшного, – ответила Бонни. – Ты бы раскатал штанину, Морган. – И повернулась, чтобы повести их по дорожке.
– Но, миссис Гауэр…
– Оставайтесь, оставайтесь, – потребовал согнувшийся вдвое Морган. И расправил отворот вокруг лодыжки. – Она просто удивлена. Вы в такую даль заехали, оставайтесь!
Эмили поднялась вслед за Бонни по ступенькам. Она понимала, что выбора у нее нет, хоть и предпочла бы сейчас оказаться в любом другом месте. Они миновали глиняный горшок, в котором что-то росло – лук-резанец и, может быть, майоран или тимьян. Эмили окинула растения тоскливым взглядом. При других обстоятельствах, думала она, Бонни вполне могла понравиться ей, просто знакомство их началось неудачно. А виноват в этом Морган. Он такой бездумный, нахрапистый. Эмили раздражала его подскакивавшая рядом вверх-вниз каска, похожая на посудную лоханку.
– Обратите внимание на розы Бонни, – посоветовал он.
Это могло быть намеком, указанием на слабость Бонни, но та, не обернувшись, сказала:
– На что там обращать внимание? Они еще не расцвели.
Все трое вошли в прихожую. На батарее отопления красовалась стопка библиотечных книг в жалких пластиковых обложках, лейка, упаковка печенья «Трисквит». Эмили пришлось смотреть под ноги, чтобы не оступиться посреди мешанины туфель и тапочек. Наконец они достигли гостиной.
– Гляньте! – предложил, схватив вазу, Морган. – Ее Эми в летнем лагере сделала, в десять лет.
– Очень красиво, – сказала Эмили. Ваза была кособокая, с трещиной на ободке.
– Я бы вас с ней познакомил, но она теперь в Роланд-парке живет. Зато вы познакомитесь с мамой и Бриндл.
– Бриндл отправилась покупать обручальное кольцо, – сообщила Бонни.
– Кольцо! Ну да, об этом я Эмили рассказал. А там, на каминной доске, фотография Молли, видите? Красавица, правда? Это она в школьной пьесе играла, говорят, у нее актерский талант. Откуда взялся, понятия не имею. В нашей семье ни одного актера не было. Ну, что вы о ней думаете? Бонни, а свадебный альбом Джинни все еще у нас?
В нем появилось что-то лихорадочное, подумала Эмили. Мечется по комнате, роется на перегруженных полках. Эмили и Бонни стояли в двери, наблюдая за ним. Один раз они повернулись друг к другу, но, увидев странно замкнутое лицо Бонни, Эмили сразу отвела взгляд.
– Прошу вас, – сказала она Моргану, – мне пора. Я сяду на автобус и домой поеду. Пожалуйста!
– Но вы же с мамой не познакомились! – сказал он, резко остановившись. – И мне хотелось, чтобы Бонни получше узнала вас, чтобы вы с ней… Бонни, про Эмили сегодня в газете писали.
– Вот как? – произнесла Бонни.
– Где газета? Ты ее не выбросила?
– Я думаю, на кухне.
– Так пошли на кухню. Все! Давайте выпьем кофе. – И унесся.
Бонни, отлепившись от дверного косяка, пошла за ним, Эмили поплелась следом. Как жаль, что она не может просто исчезнуть. Взять бы и улизнуть без единого звука, ускользнуть, прежде чем они это заметят. Она прошла под кустарным бумажным мобилем – парусными корабликами – и переступила порог кухни.
Разделочные столы, загроможденные грязными тарелками, на полу несколько мисок для кормежки животных. Одна из стен словно обшита пожелтевшими газетными карикатурами, вырезками поновее, расписаниями хоккейных матчей, кулинарными рецептами, календарями, фотографиями, записанными на клочках бумаги телефонными номерами, направлениями на прием у зубного врача, приглашениями – и даже несколькими аттестатами зрелости. Эмили почувствовала себя попавшей в окружение – или в наводнение. Морган копался в кипе газет у двери во двор.
– Где же она? Где? Ее приносили сегодня? Ага! – Он поднял газету повыше. Затем положил на пол и начал листать. – Новости… редакционные статьи… фестиваль ремесел в Балтиморе!
Эмили, заглянув через его плечо, увидела серьезное лицо Леона. Как будто он смотрел на нее из другого мира.
– Вот это Леон, Бонни. Муж Эмили, – пояснил Морган. – А это их дочь Гина. Видишь?
– Очень милая, – сказала расставлявшая кофейные чашки Бонни.
– А знаешь, – задумчиво произнес Морган, – я когда-то немного походил на Леона.
Бонни еще раз посмотрела на фото.
– Вот на него? Никогда. Два совершенно разных человеческих типа.
– Ну да, однако что-то общее есть. Может быть, в глазах, не знаю. Или в губах. А может, лоб похож. Не знаю.
Он встал, отступил от газеты, вытянул из-под стола стул.
– Садитесь, садитесь, – сказал он Эмили.
И сам сел напротив, почти демонстративно, и, пока она усаживалась, смотрел на нее сосредоточенно и настырно. А она чувствовала себя в западне. Стопки тарелок на столах вздымались выше головы Эмили, и ей казалось, что сейчас они закачаются и повалятся прямо на нее. Посреди этого хаоса в лужице апельсинового сока пристроилась пишущая машинка с листком бумаги в каретке. …Резолюция была принята путем открытого голосования, прочитала Эмили, и Матильда Грейсон потребовала, чтобы… Бонни опустила перед ней на стол пакетик сливок и помятую коробку сахара «Гордость кладовки».
– Вы что-то пишете? – спросила, указав на машинку, Эмили.
– Да, – ответила Бонни. И, подав Эмили чашку кофе, села с ней рядом.
– Э-э… а кем вы работаете, миссис Гауэр?
– Я работаю женой Моргана.
– О, понимаю.
– Да, – кивнула Бонни, – но понимаете ли вы, как нелегка эта работа? Я тружусь не покладая рук, поверьте. Со стороны он выглядит комичным и беззаботным – такой интересный, такой затейливый персонаж, – но представьте, что вам приходится иметь с ним дело постоянно. Я говорю о мелочах жизни, о стараниях приладиться к ней, сидеть дома, пока он болтается где-то, и пытаться вообразить, кем он себя сейчас воображает. Думаете, каждый из нас не мог бы вести себя так же? Носиться по городу в бархатном плаще с красной атласной подкладкой и в шляпе с перьями? Это как раз самое простое. А вообразите себя его женой, ищущей химчистку, которая принимает страусовые плюмажи. Подогревающей его обед. Вообразите, как ждете его к обеду, пока он гуляет где-то с дружками, которых я ни разу не видела, – лоботрясами из Армии спасения, или астрологами, или какими-то еще пришибленными типами, которых он неведомо где откопал, слушающими его открыв рот.
