Едва попав в Балтимор, Эмили поняла, что ничего у них тут не выйдет. Они долго колесили по городу (Виктор умудрился заблудиться), и тот показался ей тесным, зажатым: все эти сумрачные, стоящие вплотную однотипные дома, некоторые шириной всего в одну комнату; проулки, заваленные старыми покрышками, бутылками, кроватными пружинами; крылечки, на которых горбились никчемные с виду, бессмысленные люди. Зато мать Виктора понравилась ей сразу. Миссис Эппл была рослой веселой женщиной с размашистой походкой, короткими седыми волосами и обветренным лицом. Она владела магазином под названием «Мастера на все руки», равно как и домом, в котором тот находился, – в комнатах жили всякого рода ремесленники, и некоторые, пока не встали на ноги, платили за проживание деньги чисто символические. Она отвела актерам квартиру на третьем этаже, немеблированную, обветшалую, но чистую. Ее разделял надвое темный коридор, с одной стороны которого располагались гостиная и спальня, а с другой – кухня и еще одна спальня. Коридор упирался в старенькую ванную комнату, прямо перед окном которой давным-давно вырос другой дом. Ничего, кроме старых губчатых кирпичей, увидеть из этого окна было нельзя, что Эмили непонятно почему утешало. Только этот вид и внушал ей тогда уверенность в завтрашнем дне.
Ныне она думала, что, осваиваясь в новых местах, человек расходует какие-то фрагменты своей личности. И большие куски ее собственной были отломлены и оставлены в Нью-Йорке, Филадельфии, Хейтсвилле – в городах, где она аккуратно раскладывала по чужому облупленному комодику принадлежавшую когда-то ее матери серебряную расческу и щетку для волос и пыталась изобразить близкое знакомство с чужими облезлыми стенами и растрескавшимися потолками. Она хвостом ходила за миссис Эппл – просто ничего не могла с собой поделать. Вытирала в магазине пыль с резьбы мебели ручной работы, научилась управляться с кассовым аппаратом. Обслуживала в часы бойкой торговли покупателей – не за плату, а лишь ради солнечных запахов свежего дерева и только что сотканной ткани, ради живого, нецеремонного дружелюбия миссис Эппл.
Эмили с Леоном разложили свои спальные мешки в передней спальне, Виктор расстелил разномастные одеяла в углу гостиной. Барри, Паула и Дженис спали втроем поперек кровати в тыльной спальне (попытки разобраться в их отношениях Эмили давно оставила). Днем Барри отправлялся искать работу, а все прочие играли дома в карты. В скетчах они больше не упражнялись и даже не упоминали о них, хотя иногда, наблюдая за их партией в покер, Эмили думала, что этим ребятам все кажется скетчем. Проигрывая, они стонали и рвали на себе волосы, а выигрывая, подпрыгивали, бросали карты в потолок, трубили «Та-таа!» и раскланивались. Гласные звуки были у них протяжнее, чем у большинства людей, и они нередко как бы выделяли курсивом отдельные слова. Эмили приходилось говорить так же, чтобы пробиться сквозь создаваемый остальными шум и гомон. Она поймала себя на том, что и сама меняется. Услышала вдруг, как произносит слова с нажимом, растягивая их. А однажды увидела свое отражение в зеркале – маленькое, сухое лицо бледно, как у призрака, одна рука напыщенно выброшена вбок, как будто она, Эмили, стоит в плаще и шляпе посреди какой-то сцены. Она умолкла на середине фразы и руку опустила.
Балтиморским барам актеры оказались не нужны. Люди заходят туда, чтобы выпить, говорил Барри, это пьющий город. Однажды он едва не наступил на валявшегося поперек входной двери человека, не то бесчувственного, не то мертвого, так Барри и заходить в этот бар не стал – какой смысл? Прошла неделя, потом две. Питались они дешевыми консервами из тунца, миссис Эппл быстро перестала приглашать их к ужину. Их коробка с гримом как-то сама собой развалилась. Похожие на толстые палочки мела тюбики с жутковато-розовым телесным тоном закатились в угол комнаты да там и остались, испуская стародевичьи ароматы увядших цветов. Дженис с Паулой больше не разговаривали, Дженис перетащила свой спальник на кухню.
Затем Барри нашел работу, но только для себя. Знакомый его знакомого ставил пьесу собственного сочинения. Когда Барри объявил об этом, Эмили отсутствовала – помогала в «Мастерах на все руки». К ее возвращению Барри уже укладывал свои вещички в рюкзак. Нижняя губа у него распухла. Леона не было, все остальные сидели на полу, глядя, как Барри трясущимися руками сворачивает джинсы.
– Твой муж – сумасшедший, – сказал он Эмили. У него даже голос дрожал.
– Что случилось? – спросила Эмили, и все заговорили одновременно. Барри не виноват, сказали они, в этой жизни каждому приходится думать прежде всего о себе, чего еще ожидал Леон? В частностях случившегося Эмили так и не разобралась, но основную идею ухватила. И удивилась, обнаружив, что почти не огорчена. В повреждении, полученном Барри, было даже что-то приятное, на взгляд Эмили. В самой середке припухлости губа треснула, приобретя сходство с перезрелой сливой.
– Ну ладно, – сказала Эмили, – полагаю, все к лучшему.
– Попомни мои слова, – предостерег ее Барри, – ты живешь с опасным человеком. Не понимаю, как ты его не боишься?
– О, меня он никогда не тронет, – ответила Эмили. Она не могла понять, почему Барри относится к этой истории так серьезно. Разве драма, преувеличенные жесты – не рядовое в жизни этих людей явление? Она вынула из волос несколько шпилек, заколола пару прядей повыше. Остальные смотрели на нее. А она чувствовала себя грациозной, и на сердце у нее было легко.
Дженис и Паула вернулись в Нью-Йорк; Дженис собиралась принять сделанное ей когда-то предложение руки и сердца. «Надеюсь, оно еще остается в силе», – сказала она. Что думает делать Паула, Эмили не знала, да ее это и не интересовало. Она устала от коллективной жизни. Ладила со всеми хорошо, до самого конца, и попрощалась достаточно любезно, хотя втайне раздражало каждое их слово.
Остался Виктор. Вполне симпатичный юноша. Ему было всего семнадцать, а выглядел он еще моложе. Худощавый, сутуловатый, робкий, с едва пробившимися усиками, которые Эмили очень хотелось сбрить. Когда остальные разъехались, он перенес свои одеяла в дальную спальню. Приходил ко времени еды, застенчивый, неизвестно на что надеющийся. Он им вроде сына, думала Эмили.
Денег не осталось совсем, и Эмили начала работать в «Мастерах на все руки» продавщицей. Леон нашел почасовую работу в «Тексако», заправлял машины бензином. Ну а Виктор просто занимал деньги у миссис Эппл. Деньги она ему давала, но сопровождала их нотациями. Она хотела, чтобы Виктор вернулся в школу или, по крайней мере, сдал экзамены на аттестат зрелости. И угрожала отправить его к отцу (Эмили думала поначалу, что тот давно умер). После таких разговоров Виктор слонялся по квартире, пиная ногами плинтусы. Эмили жалела его, но думала, что миссис Эппл права. Эмили вообще не понимала, как все могло зайти столь далеко; ей казалось, что они ведут здесь какую-то бесформенную, бесхребетную жизнь.
– Если откровенно, – говорила она Виктору, – удивительно, прежде всего, что мать отпустила тебя в Нью-Йорк. Думаю, она очень… неординарная женщина.
– Для тебя – конечно, – ответил Виктор. – Чужие матери всегда кажутся такими милыми. А подойдешь поближе – сухи, занудливы и лишены чувства юмора.
