* * *
Энн Тайлер выросла в Северной Каролине. В университете она специализировалась в области русского языка, истории и литературы. В 1963-м вышла замуж за детского психиатра и романиста – иранца Таги Мохаммеда Модаресси. Ее муж, политический беженец, также писал романы, но на фарси. Через несколько лет пара переехала в Балтимор, где Энн Тайлер живет и поныне. Этот небольшой город стал местом действия многих ее книг. Работать над первым романом писательница начала вскоре после замужества; вышел он в 1964-м, но Тайлер впоследствии была крайне недовольна двумя первыми книгами, как-то в интервью даже призналась, что «с радостью бы сожгла их». Переехав в Балтимор, Энн Тайлер оставила писательство. И только в 1970-м она вернулась к литературе. Лучшим своим романом того периода Энн Тайлер считает «В поисках Калеба», книгу заметил и похвалил Джон Апдайк, написавший: «Смешная, лиричная, честная и элегантная книга… Эта писательница не просто хороша, она дьявольски хороша». 1980-е в американской литературе стали десятилетием Энн Тайлер. Роман «Ужин в ресторане “Тоска по дому”» в 1983-м попал в число финалистов двух самых престижных американских премий – Пулитцеровской и премии Фолкнера, а также премии American Book Awards. Следующий – «Случайный турист» – снова оказался среди номинантов трех премий. И наконец, роман «Уроки дыхания» в 1989-м получил Пулитцеровскую премию и был назван многими изданиями «книгой года». Новый век Энн Тайлер встретила в статусе живого классика, каждая ее книга вызывала живейший интерес. В 2015-м ее роман «Катушка синих ниток» попал в короткий список премии «Букер», а также стал большим мировым бестселлером. Энн Тайлер по-прежнему живет в своем старом доме в Балтиморе, она крайне редко дает интервью и ведет практически затворнический образ жизни.
1967
Каждый год пресвитерианская церковь устраивала пасхальную ярмарку. Ранним субботним утром длинный покатый склон холма, на котором стояла церковь, обрастал шатрами, расписными киосками, аттракционами, предоставляемыми увеселительной компанией «Счастливые деньки», и большими деревянными ларьками на колесах, чьи окна медленно заполнялись намасленным попкорном. Белый кролик в шесть футов ростом чинно кланялся, раздавая драже из корзинки. После полудня за зданием воскресной школы устраивали поиски пасхальных яиц, и победители получали в награду шоколадных курочек. Отовсюду неслась музыка, обрывки томных мелодий переплетались, а в воздухе пахло неизменной сахарной ватой.
Однако климат Балтимора непредсказуем. Иногда для ярмарки бывало слишком холодно. В тот год, когда Пасха пришлась на март, трава подрасти не успела, и поиски яиц обратились в комедию. Они глупо лежали у всех на виду, разбросанные по лысой бурой лужайке, и дети хватали их руками в варежках. Взрослые в свитерах и шарфах стояли вокруг, нахохлившись. Выглядели они так, точно забрели ненароком не в то время года. Без людей ярмарка производила бы более приятное впечатление – полосатые шатры, плещущие фестонами весенних расцветок, играющая «После бала» карусель и скачущие без седоков пластмассовые лошадки.
В бело-зеленом шатре, освещенном изнутри зеленоватым светом, шел кукольный спектакль, и публику пробирала дрожь при виде Золушки в бальном платье без бретелек. То была перчаточная кукла с круглой головкой и локонами из желтых ниток. Она танцевала с Принцем, причесанным, как мальчик на банке краски «Голландский парнишка». Они так любовно обнимали друг друга – легко было забыть, что это всего лишь две сомкнутые ладони. «Какой у тебя прекрасный дворец, – говорила Принцу Золушка. – Полы словно зеркальные. Интересно, кто их натирает?»
Голос у нее был грудной, насмешливый, нисколько не кукольный. Никто не удивился бы, увидев пар над ее намалеванным ртом.
Принц сказал: «Понятия не имею, мисс… как, вы сказали, вас зовут?»
Вместо ответа она опустила взгляд на свои ноги. Пауза затянулась. На складных стульях заерзали дети. Становилось все яснее, что бальный зал – это никакой не зал, а огромная картонная коробка с вырезанной передней стенкой и марлевой занавеской на задней. Какой-то ребенок среди зрителей сказал:
– Я писать хочу.
– Чш-ш.
«Как вас зовут?» – повторил Принц.
Почему она молчит?
На самом деле, поняли дети, это всего только кукла. Они откинулись на спинки стульев. Что-то пошло не так. Даже на лицах родителей обозначилось недоумение.
Неожиданно Золушка самым неестественным образом упала ничком, из-под юбки ее выскользнула и скрылась за марлевым занавесом человеческая ладонь. Дети вытаращили глаза. На сцене лежала мертвая, пустая оболочка Золушки, откинувшая назад словно бы сломанные руки.
– Все кончилось? – спросил у матери кто-то из детей.
– Тише. Сиди спокойно. Ты же знаешь, чем это кончается.
– Ну а где тогда остальное? Может, пойдем отсюда?
– Подожди. Там кто-то показался.
Это был взрослый – условно говоря; он ощупью выбрался из-за простыни, которая висела с одного боку сцены. Смуглый худой юноша в штанах хаки и ржавого цвета вельветовой куртке поверх старой, до полусмерти застиранной белой рубашки. В нем ощущалась какая-то ожесточенность – в изгибе губ, может быть, или в вызывающе приподнятом подбородке.
– Леди и джентльмены… – сказал он, проведя ладонью по волосам. – Мальчики и девочки…
– Это Принц, – сказал ребенок.
– Мальчики и девочки, случилась… болезнь. Представление окончено. В кассе вы сможете получить назад ваши деньги.
Он отвернулся, не подождав реакции публики, и ухватился за простыню, но затем ему, похоже, пришла в голову новая мысль.
– Извините, – сказал он и снова провел ладонью по волосам (то-то они были такими всклокоченными и спутанными). И спросил: – Нет ли здесь врача?
Зрители переглядывались – большинству было лет пять. Врача не оказалось. Молодой человек коротко и резко вздохнул, приподнял угол простыни. Но тут встал сидевший в заднем ряду мужчина.
– Я врач, – сказал он.
Высокий, худощавый, бородатый мужчина в костюме из ворсистой коричневой ткани, вполне пригодной для шитья одеял, в красной лыжной шапочке конусом, с помпоном. Из-под шапочки выбивались пряди вьющихся черных волос. Борода у него была такой растрепанной, черной и лохматой, что определить возраст мужчины было затруднительно. Сорок? Сорок пять? Во всяком случае, он был намного старше обычного зрителя кукольных спектаклей, а ребенок, который мог бы объяснить его присутствие здесь, мужчину не сопровождал. Он вытянул шею, добродушно улыбаясь, поводя из стороны в сторону длинным тощим носом и ожидая, когда ему скажут, чем он может помочь. Молодой человек немного успокоился, напряжение отчасти сошло с его лица.
– Идите сюда, – сказал он, откидывая простыню.
Переступая через ноги взрослых, обходя уже устремившихся наружу детей, доктор направился к молодому человеку. Добрался, вытер о брюки ладони и нагнулся, чтобы пройти под простыней.
