В процессе торопливого поглощения пищи Алена выяснила у Моник, что медпункт находится неподалеку от знаменитого собора и, по последним данным, мадам Бланш все еще там.
В эту минуту звякнул колокольчик и в булочную вошел не кто иной, как внук мадам Бланш. Вид у типичного бургундца был усталый. Моник немедленно пристала к нему с расспросами, а Алена, услышав, что пожилая дама чувствует себя неплохо, с облегчением вздохнула и тихонько вышла. Она забралась в багги и достала телефон: экстренно понадобилось заглянуть в Интернет и попытаться хоть немного узнать о том, о чем она раньше не имела никакого представления, но в чем должна была разобраться. Причем сделать это предстояло быстро: не хотелось упустить Жака, который хоть и застрял в булочной, но должен же оттуда выйти хоть когда-нибудь!
Наконец он появился, неся под мышкой несколько упакованных багетов, и устало улыбнулся Алене:
– Вот, иду в мастерскую. Бабулю пока запрещено перевозить, так что я оставил с ней Эппл. У меня срочный заказ.
«Значит, Эппл до сих пор на свободе? – изумилась Алена. – Неужели смылась от жандармов? Или они все еще не добрались до Муляна, и Петрику Лорентиу резвится вовсю около сейфа Одиль?»
– Послушайте, мадам… извините, мы не познакомились. Меня зовут Жак Бланш.
– Рада знакомству, мсье Бланш. – Алена привычно опустила собственную фамилию: – Меня зовут Элен.
– Я тоже очень рад, – торопливо сказал он. – И давайте без всяких мсье. Просто Жак. Элен, вы собирались зайти ко мне в мастерскую. Почему бы не сделать это сейчас? Я буду работать и расскажу все, что вы хотели бы узнать о производстве стекла.
«Однако я бы хотела узнать отнюдь не только о производстве стекла!» – подумала наша неугомонная героиня, выражая вслух неописуемый восторг, который в самом деле испытывала.
Повезло, вот же повезло.
– Садитесь, – она широким жестом указала на багги, – необязательно идти пешком.
– Ого! – удивился Жак. – Вы любите наш сельский транспорт! Взяли напрокат? Или у кого-то позаимствовали?
– Да, у Жильбера, – небрежно бросила Алена, подумав, что сегодня превысила, пожалуй, лимит вранья на много дней вперед. С другой стороны, вранье – такой же профессиональный инструмент писателя, как ручка, бумага, пишущая машинка, компьютер – нужное подчеркнуть. Так что все в норме.
– А разве он уже вернулся? – покосился на нее Жак, и Алена снова соврала:
– Нет, но он мне оставил багги перед отъездом.
– Ну-ну, – как-то неопределенно пробормотал Жак и забрался в багги на водительское место: – Вы не возражаете? Вы ведь не знаете дорогу.
– Конечно, конечно, – согласилась Алена и почувствовала откровенное облегчение, переложив ответственность на мужские плечи.
– Кстати, довольно неосторожно оставлять ключи в стояке. – Жак небрежно повертел брелок. – Могут и угнать.
– Неужели среди жителей Тоннера есть воры? – воскликнула Алена практически с той же интонацией, с какой некогда небезызвестный Воланд спрашивал буфетчика театра «Варьете»: «Неужели среди москвичей есть мошенники?»
Жак только хмыкнул. Попросив подержать его багеты, включил зажигание.
Багги выехал из городских ворот и свернул на дорогу вдоль средневековой каменной стены со следами многочисленных заплат, сделанных в позднейшие времена. Под стеной росли дикие мальвы – такие пышные, словно за ними ухаживали знатные селекционеры. Вскоре впереди показался старый склад, за ним возник узкий двухэтажный домик, окруженный крошечным аккуратным садом с ярко-желтыми, просто-таки канареечными розами. Кисти непременной глоксинии ниспадали на полуосыпавшуюся ограду, и цветовое сочетание желтого, серого и лилового показалось Алене удивительно гармоничным – и беспокойным. Сама не зная почему, она насторожилась, и, когда Жак остановил багги, с обворожительной улыбкой выдернула ключ из стояка и спрятала его в карман.
«Кто его знает, может, придется отсюда драпать в темпе!» – подумала Алена и решила быть готовой к любым неожиданностям. Все же наследственность у этого человека хуже некуда. Да и вообще русофоб. Конечно, сейчас Жак вел себя миролюбиво, но она помнила предупреждение Маршана: нет хуже воды, чем вода стоячая!
Впрочем, стоило Жаку распахнуть дверь, как Алена забыла обо всем, в том числе и о своих опасениях, потому что оказалась в самом странном помещении, какое только можно было себе представить. Низкий потолок и стены были обтянуты слоями асбеста, а в глубине в открытой печи горел огонь.
– Асбест просто на всякий случай, – пояснил Жак. Я же живу наверху. – А в плавильной печи постоянно поддерживается высокая температура, чтобы стеклянная масса была наготове.
– Какая температура? – немедленно спросила Алена.
– Для работы нужно от тысячи до двух тысяч градусов в зависимости от того, что нужно изготовить, а вообще температура не должна опускать ниже восьмисот.
Это совпадало с информацией, полученной из Интернета, поэтому Алена довольно кивнула: пока Жак явно не собирался врать. Конечно, неизвестно, что будет потом…
Рядом стояла еще одна печь, закрытая, о которой Жак сказал, что она отжигательная – предназначена для медленного остывания готовых изделий, чтобы их не разорвало на мелкие части от резких перепадов температур. Пламя в ней было менее ярким, чем в плавильной печи.
Здесь же обнаружилась электрическая плита, на которую Жак сразу бухнул две одинаковые сковородки. Из обшарпанного холодильника, втиснутого в угол, были извлечены коробка с яйцами, пачка масла и упаковки ветчины, тертого сыра, а также знаменитых бретонских гречневых блинов.
Алена вспомнила, что Маршан собирался отвезти ее именно в ресторан «Бретонские блины», и с трудом сдержала смех. От судьбы, как говорится, не уйдешь.
С волшебным проворством Жак швырнул на сковородки по кусочку масла, разогрел на каждой по блину, перевернул их, подбросив на сковородах (искусство, которым Алена Дмитриева так и не смогла овладеть за долгую жизнь), и свернул блины вдвое. На сковородах освободилось место, куда было вылито по яйцу, причем они не растеклись безобразными пятнами и желток не смешался с белком, как частенько случается у некоторых писательниц; нет, у Жака получились две ровненькие, аккуратненькие глазуньи. Он перевернул блины, насыпал на поджаренную сторону сыр, швырнул по увесистому ломтю ветчины, сверху водрузил по яйцу, выключил сковородки и перекинул готовые блины на две ярко-золотистые стеклянные тарелки, одну из которых и вручил Алене вместе со стеклянной же изумрудно-зеленой вилкой.
– Бон аппети, Элен! Если захотите еще – с удовольствием приготовлю. Вы не стесняйтесь, говорите. Я-то не слишком хочу есть, перекусил в кафе рядом с больницей.
– Спасибо, – пробормотала Алена, совершенно завороженная и ловкостью приготовления еды, и посудой. – Я тоже перебила аппетит в булочной, но от блина не откажусь.
Жак поставил на стол две небольшие прозрачные бутылочки без этикеток с каким-то белым вином, видимо, из местных виноделен. Все было необыкновенно вкусно, вино оказалось легким и в самую меру сухим, однако любопытство так и тянуло за язык нашу героиню, тем паче что Жак сам дал удобный повод к началу расспросов. Алена незамедлительно приступила к делу:
