– Этот русский был командиром отряда. Он уже заметил, что некоторые бойцы ведут себя странно: в бою они готовы были море выпить
[34] и ничего не соображали, а потому гибли. Да еще у Бонифаса завелись дружки среди гитлеровцев, которым он пробалтывался о знакомых партизанах. Была арестована семья одного из маки́… И тут пришла информация от Маргарит! Словом, партизаны поняли, какой вред от Бонифаса, поняли, что он опасен, и приговорили его к смерти. Но стрелять в него никто не хотел – все-таки земляк. Многие знали его с детских лет. Всем, понятно, было известно, что он совершенно не переносит круженье манежа. Его привязали к пегому коню в манеже во Френе и включили мотор. И ушли. Френ – маленькая деревушка, там не было солдат, им никто не помешал сделать то, что они сделали. Только утром люди осмелились подойти к манежу, остановили его и сняли мертвого Бонифаса с лошади руэн. Умер Бонифас то ли от сердечного приступа, то ли от спазма мозга, я толком не знаю.
– Ужасная смерть, – пробормотала Алена, с трудом проталкивая в горло вино.
– Смерть всегда ужасна, – спокойно ответил Маршан. – А то время было очень жестоким. Или ты врага, или враг тебя. Не до колебаний. Словом, Бонифас был убит, гитлеровец забрал все, что хотел, и уехал в Париж. Больше он не вернулся.
– Я не понимаю, – жалобно сказала Алена. – Почему Бонифаса все-таки посадили на пегого коня в манеже?
– Посмотрите сюда. – Маршан подошел к манежу, нагнулся, нажал на черное копыто, и оно открылось, будто откидной ящичек. Внутри было выдолблено углубление размером со стакан. – Мы с отцом восстановили все точно, как было раньше, хотя пегий больше всех пострадал при пожаре. В копыте того пегого коня, который был в старом манеже, Бонифас оставлял кокаин для своих покупателей из партизанского отряда. Он сам сделал тайник. И пометил копыто черной краской. У Бонифаса была молодая жена – красивая девушка из Муляна, которая еще до войны уезжала куда-то на юг к своей крестной, потом служила в самом Париже у каких-то эмигрантов, но в 43-м году вернулась домой.
– Мадам Бланш! – прошептала Алена. – Одиль Бланш.
– Совершенно верно, – подтвердил Маршан. – Когда Бонифаса убили, его жена была беременна. Именно она и сожгла манеж. Говорят, именно поэтому на лице ее сына Лотера появилось родимое пятно. Он родился в 44-м году.
– У Жака на лице тоже родимое пятно, – с невольным приступом жалости вспомнила Алена.
– Да, это пятно он унаследовал от отца, – кивнул Маршан. – А также ремесло и непредсказуемую натуру. От Жака всего можно ожидать!
– Что вы имеете в виду? – насторожилась Алена, отставляя бокал.
– Что я имею в виду? – повторил Маршан, одним глотком допивая свое вино и наливая еще. Алена в ответ на его приглашающий жест покачала головой. – Да то, что нет хуже воды, чем вода стоячая
[35]! Стеклодув Лотер Бланш, которого все считали тихоней и добряком, сорок лет назад убил свою жену и покончил с собой.
Из «Воспоминаний об М.К.»
Конечно, жизнь М.К. после разлуки с наследником, который вскоре после смерти императора Александра III был венчан на царство, не закончилась. Может быть, наоборот, она стала даже более яркой, потому что те пустоты, которых раньше в ее жизни не было, приходилось заполнять с помощью флирта, любовников, светских вечеринок, театральных интриг, финансовых махинаций, которыми, как я поняла по одной неосторожной обмолвке, она занималась вместе с великим князем Сергеем Михайловичем… Больше на эту скользкую тему не было сказано ни слова, я тоже ни о чем не спрашивала.
Сергея Михайловича она держала при себе очень прочно, и когда он начал ухаживать за одной великой княжной, предполагая жениться на ней, М.К. сделалась так печальна и несчастна, что Сергей Михайлович оставил прежние намерения. Очень может быть, он поверил, что М.К. любит его.
Она и правда любила – но очень уж эгоистично.
Тем временем в театре, судя по словам М.К., она утрачивала сильные позиции, которые ей удалось завоевать с помощью таланта, но главное – благодаря ее вызывающему, всеми обсуждаемому положению. Теперь она была всего лишь балериной, скандальная слава и венценосная поддержка которой остались в прошлом.
Помню, как она, помирая со смеху, пересказывала один эпизод, приключившийся уже не в бытность ее возлюбленной цесаревича, уже после его коронации, но тогда ее прежнее положение еще внушало некий трепет и ей многое сходило с рук. В Мариинке ставили «Тщетную предосторожность». Танцевать партию Лизы должна была Ольга Преображенская, с которой у М.К. были какие-то контры. На сцене находилась клетка – для большей убедительности. И вот в тот момент, когда в финальной сцене Марцеллина выпускает из амбара Лизу с Коленом, от которого так хотела избавить дочь, и Лиза начинает танцевать, клетка открылась. Перепуганные куры метались по помосту, добавляя нелепости в и без того комическую сцену. Публика была в восторге и хохотала до упаду. вот только танцевать Преображенская совершенно не могла, стояла растерянная, ломая руки.
Установить, чьими происками совершился такой конфуз, не удалось. Приписывали это, конечно, М.К., но не пойман – не вор. Во всяком случае, это сошло ей с рук – по старой памяти. Однако против нее постепенно ополчились и дирекция театра, и коллеги. Ей все труднее становилось получать ведущие партии. Раз или два приходилось напрямую обращаться для поддержки к самому императору – пользуясь его разрешением.
М.К. признавалась, что смогла пережить потерю Ники только благодаря Сергею Михайловичу. Конечно, она не испытывала к нему такого чувства, которое можно было бы сравнить с прежним, но всем своим отношением он завоевал ее сердце, и Маля искренне его полюбила.
Во всяком случае, она так говорила.
Сергей Михайлович баловал ее как мог, ни в чем не отказывал и старался предупредить все ей желания. Однако она знала, что может безнаказанно рвать его сердце на части, и разорвала-таки, когда в ее жизни появился сначала Николай Скалон, по прозвищу Боба, а потом и великий князь Андрей Владимирович.
М.К. завлекла Бобу Скалона исключительно из вредности. Он волочился за одной графиней, уж не припомню, как ее фамилия, М.К. называла, да я забыла. Эта графиня очень недоброжелательно отзывалась об искусстве М.К., вот та и решила отомстить. И прельстила Бобу. Не знаю, были ли они любовниками – здесь М.К. начинала так хихикать, что можно было подумать что угодно.
Так или иначе, он стал ее самозабвенным поклонником, чуть не на каждом ее представлении непременно бывал в театре, причем старался приехать вовремя, чтобы не пропустить момент выхода М.К. на сцену. Приезжал к ней в Стрельну, бывал у ее родителей…
А потом Боба скоропостижно умер от прогрессивного паралича, и М.К. принесла ему на гроб букетик фиалок. Часики, им подаренные, ей тоже удалось вывезти из России после революции – среди немногих прочих драгоценностей.
