Кто бы мог провести этот анализ? Эксперт-антиквар. Или полицейский эксперт высшего разряда. Знакомый антиквар у Алены есть – Маршан. Полицейского эксперта, строго говоря, тоже можно было бы раздобыть, если напрячь старые связи с поджарым, как гончий пес, злым, неистовым, неутомимым и неумолимым испанцем Диего Магластадором и нелепым, занудным Жоэлем Ле Пеплем, носителем самых дурацких бакенбард на свете. Эти бравые лейтенанты жандармерии должны быть немало благодарны нашей героине за помощь – неоценимую! – в раскрытии кражи письма королевы Марии-Антуанетты и убийства в замке Танле
[22]. Впрочем, оба считали, что эта русская больше мешала им, чем помогала, но это, само собой, исключительно из сексизма. А Жоэль – еще из сексуальной озабоченности, можно сказать, одержимости той самой русской.
Ничего, ради дела господа жандармы как-нибудь потерпят.
Надо найти их телефоны в справочнике мобильника и позвонить.
Но тут Алена вспомнила, что толку от этих звонков будет мало: материалов для исследования у нее нет. Письмо-то она вернула мадам Бланш.
Какая жалость! Хоть бы на часик раздобыть его снова.
Но каким образом?
Алена мигом вообразила, как она
1) под покровом ночи прокрадывается с фонарем в дом мадам Бланш и шарит по всем укромным уголкам в поисках письма,
2) проделывает то же, но днем, выждав, когда хозяйка и прислуга куда-нибудь уйдут,
3) подкупает Эппл, и та приносит ей письмо.
При обдумывании последнего пункта Алене вспомнилась рыжая итальянистая служанка, которая несет в пубель две пластиковые сумки, наполненные бумажным старьем. Что, если среди этого старья была и записка? Что, если она сейчас в мусорном ящике?
Вектор работы воображения нашей героини сменился. Теперь она представила себя – в резиновых перчатках для мытья посуды (как раз вчера в Тоннере купила целых три пары), с фонариком, нацепленным на лоб (где-то у Мориса был такой фонарик), в куртке, наброшенной на пижаму (из-под куртки виднеются кружавчики на розовых штанишках) – роющейся в мусорном ящике на окраине села и замирающей при каждом постороннем звуке: вспорхнет ли ночная птица, мелькнет ли ночная кошка или промчится какой-то ночной мотоциклист, вроде того, который вторую ночь подряд рассекает мулянские улочки.
Да-да! Снова взревел мотор, приблизился рокот, отдалился, начал приближаться…
Алена погасила бра, подскочила к окну и сквозь щель в жалюзи разглядела, что мотоцикл обогнул maison bleue слева. Спустя некоторое время мотор стих.
Это ее озадачило. Куда же он поехал? Рядом с домом Детур – дом Франсуазы и Бернара (фамилию их Алена не знала), дальше небольшое сельское кладбище и старая, всегда запертая церковь, часы на башне которой сначала бьют девять, что означает семь, а потом девять, что означает девять.
Что можно делать в запертой церкви ночью? Тайно молиться на паперти?
А на кладбище? Общаться с призраками?
А на пастбище? Красть овец, что ли?
Но, может быть, ночного мотоциклиста интересуют оплетенные плющом и диким виноградом развалины давным-давно сгоревшего дома? В этом доме, говорят, обитала некогда какая-то русская графиня или княгиня. В этих развалинах Алена несколько лет назад познакомилась с бесконечно обаятельным наемным убийцей. Это была странная и трагическая история, о которой Алена не любила вспоминать. В памяти она оплела случившееся такими же зарослями плюща и дикого винограда, как те, что на развалинах.
Надо надеяться, человек, приехавший на мотоцикле, в них не полезет. Там и днем ничего не стоит ноги переломать.
Алена по-прежнему стояла у окна и вслушивалась в тишину. Она обязательно услышала бы шум мотора, вздумай мотоциклист вернуться, пусть даже кружной дорогой. Значит, или он варварски проехал через еще не сжатые поля, или в самом деле до сих пор бродит по кладбищу.
Чья могила его там привлекла? Любимой девушки?
Глупости, в Муляне хоронят только стариков, местных жителей. Значит, он стоит над могилой любимой бабушки?
Кощунственно хихикнув, Алена набросила халат, уколовшись о карандаш (как и положено писательнице, которую в любую минуту может осенить судьбоносная мысль, она таскала блокнотики и карандашики во всех местах, хотя бы отдаленно напоминающих карманы), и осторожно прошла в ванную. Свет она не включала: гигантская луна сияла в небесах, и в ее свете прекрасно был виден заброшенный сад, которым, к сожалению, никто не занимался с тех пор, как это перестала делать Маргарит Барон. Зато в лунные ночи эти таинственные заросли тревожили воображение куда больше, чем аккуратное, ухоженное (так и хочется сказать – уютное) мулянское кладбище, на котором среди одинаковых и скучных могильных плит сохранился только один почерневший от времени, полуразвалившийся и очень романтичный склеп.
Немало ночей провела Алена у окна, вглядываясь в таинственные тени, населявшие этот сад, которые, чудилось, оживали и двигались, словно пытаясь приблизиться к дому.
Ого, а ведь одной из них это, кажется, удалось!
Алена, не веря глазам своим, смотрела на черную фигуру, которая силилась приоткрыть садовую калитку – ее наша героиня не далее как вчера заботливо подперла мощным суком. Ясное дело, этот сук не мог бы помешать выбраться из сада бесплотной тени, которая запросто просочилась бы между планками забора или перемахнула через калитку. А вот человеку, одетому в черное, в черном мотоциклетном шлеме (лунный свет играл на лакированной поверхности), он, конечно, помешал.
Так вот где проводит время загадочный мотоциклист! Чего он здесь шастает, интересно знать? Что ищет? Кто он такой?
Луна ушла за облака, но Алена все же смогла разглядеть, что рядом с мужчиной появилась еще одна тень, поменьше и потоньше первой.
Женщина, что ли?
С помощью мотоциклиста она перебралась через ограду и убрала сук. Теперь открыть калитку оказалось очень просто. Двое вошли во двор и двинулись к двери черного хода.
Алена напомнила себе, что заперла все двери. А эту, черного хода, особенно тщательно – еще вчера. И не открывала с тех пор.
Но, как известно, что один человек запер, другой всегда открыть может. Эти двое начали возиться с замком. Теперь Алене их не было видно – они стояли в мертвой зоне, слишком близко к дому, – но она слышала металлическое позвякивание: незваные гости перебирали ключи или отмычки.
Вдруг до нее донеслось удивленное тихое восклицание:
– Сунт дескизе!
Что за сунт дескизе такое? На каком языке говорят взломщики?
Это не русский, не французский, не английский, не немецкий, не украинский и уж точно не белорусский с его характерным «дзеканьем». Господи, только не финно-угорская группа!
