Помимо Пикси Правды, в холмах обитала Пикси Страха. Она жила уединённо, в домике на дереве. А поскольку боялась высоты, то никогда из него не выходила. (Никто понятия не имел, зачем она живёт на дереве, если так боится высоты).
Ещё были Летучие историкси. О них Нуш, разумеется, знала. Знала она и о том, что жили они где ни попадя и – в отличие от остальных пикси – умели летать. Историкси порхали по холмам, не чурались троллей, а иногда даже заглядывали в Эльфхельм. И повсюду рассказывали истории. Они были самыми крохотными пикси.
– О, ещё есть Пикси Лжи, – вспомнила Пикси Правды. – Мы с ним раньше не ладили, но теперь он мне даже нравится. Он лучше всех говорит комплименты.
Несмотря на то, что в холмах обитало множество пикси, Отец Рождество дружил только с Пикси Правды. Потому что лишь ей можно было доверять.
– Так что случилось в канун прошлого Рождества?
– Мне нельзя говорить. Я и так уже… – Пикси Правды чуть не плакала.
– Расскажи всё, что знаешь, – попросила Нуш, не сводя глаз с её изящного личика.
Пикси Правды вздохнула. Безнадёжные попытки соврать порядком её измотали.
– Это сделали Летучие историкси.
– Что? Но как?
– Тролли довольно глупые. Они большие и злые, но думать не умеют. У пикси всё наоборот. Мы маленькие, озорные и постоянно о чём-нибудь думаем. К примеру, с тех пор, как я начала это предложение, мне в голову пришло три тысячи четыреста восемьдесят две мысли. А Летучие историкси думают лучше всех. Вот почему у них есть крылья. У историкси было столько мыслей и фантазий, что они захотели от них улететь. И в самом деле научились летать. Они могут забраться в мысли других существ. Они могут… Давай поговорим о чём-нибудь ещё. Давай поговорим о Маарте. Посмотри, какая она милая. Нет, ты только посмотри! А как она подбирает крошки…
Но у Нуш ещё оставались вопросы.
– И какое отношение всё это имеет к прошлому Рождеству?
Пикси Правды закатила глаза.
– Проблема с историкси в том, что они много болтают. Причём сами с собой… Я слышала, что они говорят. Они вбили себе в голову, будто без Рождества станет лучше.
– Почему? – спросила Нуш, торопливо записывая в блокнот всё, что сказала Пикси Правды. – Чем им не угодило Рождество?
Пикси Правды улыбнулась. Этот вопрос ей понравился. Потому что на него она могла с чистой совестью ответить:
– Не знаю.
– Может, кто-то настроил их против Рождества?
– Не знаю, – пискнула пикси. – Послушай, Апчуш, у меня ещё много дел. Нужно кое-куда пойти, кое с кем встретиться, кое-что взорвать…
– Меня зовут не Апчуш. Я Нуш.
– Как тебе угодно.
Нуш посмотрела на часы. Время близилось к Ночеру.
– А что они задумали в этом году? В Эльфхельме снова слышали шум из-под земли. Нам стоит беспокоиться?
– Я ничего об этом не знаю, – ответила Пикси Правды. По всему было видно, что разговор с Нуш знатно испортил ей настроение. Пикси Правды подошла к эльфе и больно ущипнула её за нос. Хотя у пикси тоненькие пальцы, хватка у них медвежья.
– Ай! – завопила Нуш, чуть не плача. – Зачем ты это сделала?
– Прости. Всегда мечтала ущипнуть эльфа за нос. Понятия не имею, зачем мне это. Хочешь, взорвём хлопушку?
– Нет, но всё равно спасибо за рассказ, Пикси Правды. Я отправляюсь в Долину троллей. Может, встречу там Летучих историкси и выведаю у них пару фактов.
– Даже не надейся. У Летучих историкси аллергия на факты. А у троллей – на любопытных эльфов. Я бы на твоём месте держалась от них подальше.
Нуш решительно не нравилось, куда зашёл их разговор. Ей вдруг захотелось оказаться подальше от слишком маленького и слишком жёлтого дома.
– Что ж, ещё раз спасибо. Ты мне очень помогла. Увидимся.
Пикси Правды залилась тонким смехом.
– Ох, сомневаюсь! – сказала она, утирая слёзы. – Вспомни, куда ты идёшь!
Нуш вежливо улыбнулась, попрощалась с пикси и её мышкой и вышла за дверь. Затем, нацепив башмаки, она отправилась на запад, в Долину троллей.
Женщина по имени Мэри
– В работном доме Рождество не отмечают, – сказала Амелии миссис Резче. – И не болтают попусту. Здесь только работают с утра до ночи. Посмотри на этих девочек! Они не раскрывают рта без крайней необходимости, то есть почти никогда. И ты станешь такой через неделю. Молчание – высшая благодетель.
– Не дождётесь, – ответила Амелия.
– Это мы ещё посмотрим. Я пообещала мистеру Мору, что время, проведённое здесь, ты нескоро забудешь. И я исполню своё обещание – ради спасения твоей души.
Разговор с миссис Резче состоялся год назад. Амелия провела в работном доме триста шестьдесят пять дней. Триста шестьдесят пять невероятно долгих и невероятно несчастных дней. Жизнь до попадания в работный дом теперь казалась ей сном, словно её прожила какая-то другая девочка. Амелия тосковала по маме и Капитану Саже и очень старалась не плакать каждую минуту.
Миссис Резче назначила её работать в прачечную. Там трудилось множество женщин и девочек с лицами бледными и невыразительными, словно из них высосали всю жизнь. Они складывали вещи, стирали их в раковинах или отжимали при помощи катков.
Лёгкой работы в прачечной не было, но крутить гладильный каток было тяжелее всего. Он состоял из двух деревянных валиков, которые отжимали и разглаживали бельё. Сначала нужно было правильно разложить мокрые вещи между ними, а потом повернуть железную ручку, чтобы прокрутить валики.
Это требовало таких усилий, что у Амелии от напряжения болело всё тело. Миссис Резче часто стояла у неё за спиной и сыпала замечаниями. Амелия никогда не понимала, миссис Резче в самом деле такая противная, или она просто до жути боится мистера Мора.
– Пошевеливайся, лентяйка! Никто не будет ждать тебя сто лет, – говорила она.
Мистер Мор иногда заглядывал в прачечную и прохаживался между кипами стираной одежды, заложив руки за спину. Вид у него при этом был, как у императора, прибывшего на смотр войск.
– Плохо, очень плохо, – недовольно цедил он. – Надеюсь после обеда увидеть значительное улучшение.
Но как бы усердно Амелия ни крутила ручку, мистеру Мору было мало. Если ему казалось, что куча отжатого белья недостаточно велика, он лишал девочку ужина и заставлял работать до полуночи.
В работном доме было ужасно одиноко: за целый год у Амелии не появилось ни одного друга. Строго говоря, в Работном доме мистера Мора друзей не было ни у кого. И причиной тому был страх. Все боялись. Но Амелия считала, что бояться глупо. Вместо этого она злилась.
