Стортон заверил ее, что меню не оставит гостей равнодушными.
На десерт у него была припасена садовая земляника и виноград, присланный из Вуд-холла.
– Оттуда передали что-нибудь еще? – спросила Делла.
– Четыре бутылки шампанского, мисс Делла, две бутылки бренди и одна – куантро.
Делле стало не по себе.
Герцог явно прилагал все усилия к тому, чтобы нынче вечером все получили удовольствие. Кроме того, она была уверена, что он не прислал бы им шампанского, если бы среди гостей не было Джейсона.
Продукты домашней фермы и теплицы – одно дело, но ее дядя, который прекрасно разбирался в винах, всегда подавал к столу только лучшие напитки.
Однако выражать свои мысли вслух перед Стортоном было бы ошибкой, поэтому она лишь еще раз похвалила его сервировку и вышла из столовой.
Дядя присоединился к ней за чаем и говорил исключительно о своей книге и главе, которую только что закончил.
Когда он оставил ее одну, Делла поняла, что он нервничает ничуть не меньше ее, ожидая предстоящего ужина.
Она поднялась к себе в спальню, чтобы переодеться. Ей хотелось надеть что-нибудь самое простое из своих нарядов или, например, черное платье.
«Таким образом я дам понять, что чувствую», – подумала она.
Но потом девушка решила, что ведет себя глупо, по-детски.
Было бы неумно сердить герцога и наживать в его лице врага, пока это не станет совершенно необходимым.
«Я буду тянуть время, – решительно сказала себе Делла. – Герцог спешит, потому что опасается, что Джейсон опять возьмется за старое и его внезапное покаяние растает без следа».
И тогда он, скорее всего, вернется обратно в Париж, чему она будет только рада!
В то же самое время она не должна вести себя вероломно, иначе дядя расстроится, если герцог поймет, что она намеренно избегает Джейсона – или, хуже того, старается отбить у него желание жениться на ней.
«Время! Время! Время! – мысленно повторяла девушка. – Выиграть время – вот что мне нужно, но никто не должен этого заметить».
Она заставила себя надеть свое лучшее платье. Откровенно говоря, оно было самым красивым из тех, что она приобрела для Лондона, еще до того, как поселилась здесь.
Ее не приглашали на бал или какой-нибудь прием, достаточно важный для того, чтобы надеть его, и потому оно висело в гардеробе и так и не увидело свет.
И теперь, доставая его, она отчаянно хотела отправиться на какой-нибудь роскошный бал в Лондоне, где встретит принца своей мечты. Мужчину, который будет любить то же, что и она, и разделять ее интересы и жизненные принципы.
«С первого момента нашей встречи, – думала она, – мы поймем, что созданы друг для друга».
Она задумчиво посмотрела на свое отражение в зеркале.
«Нам не понадобятся слова, ведь мое сердце будет напрямую говорить с его сердцем. И лишь от нас зависит, как скоро мы признаемся друг другу в любви».
Но это была всего лишь несбыточная мечта.
Она думала об этом, пока одевалась, и даже позже, когда Эмили стала укладывать ей волосы.
Платье у нее было белым с легчайшим перламутровым отливом, какой бывает у цветка в капельках росы. Эмили заколола ей в волосы на затылке три пурпурные розы, которые очень шли Делле и которым уступила бы красотой любая тиара.
На шее у нее была единственная нитка жемчуга, некогда принадлежавшая ее матери, а левое запястье украшал браслет в тон.
– Молодым девушкам негоже носить драгоценные украшения, – всегда говорила ей мать.
Тем не менее Делла знала, что сегодня вечером ей понадобится помощь, предоставить которую ей могла только мать, если бы она была жива.
«Что бы ты сказала мне, мама? – негромко спросила она себя. – Приказала бы мне выйти замуж за Джейсона или придумала блестящий план, который помог бы мне избежать уготованной участи?»
И тут она вдруг подумала, что должна задать этот вопрос звездам.
Встав из-за туалетного столика, она подошла к окну и отдернула занавески.
За окном сгустились сумерки, но еще не стемнело.
Над кронами деревьев уже перемигивались первые звездочки, и скоро на небо выйдет луна.
«Помоги мне – мама, помоги мне! – взмолилась Делла. – Мне страшно. Герцог – очень могущественный враг».
Она вдруг почувствовала, что мать услышала ее и поняла. Делле показалось, будто она видит, как мама улыбается ей, и на девушку снизошло умиротворение.
Отвернувшись от окна, она сошла вниз по ступенькам.
Как она и ожидала, дядя уже надел фрак с белым шейным платком и поджидал ее в гостиной. Стортон зажег канделябры, и комната выглядела очень уютной.
Подходя к дяде, Делла поняла, что он пристально всматривается в нее, а когда она остановилась перед ним, сказал:
– Ты выглядишь просто прелестно, моя дорогая. Настоящая красавица. Мне бы очень хотелось сейчас отвезти тебя на бал или званый ужин в Мальборо-хаус.
– Мне бы тоже этого хотелось, дядя Эдвард, но давайте попробуем получить удовольствие от сегодняшнего приема. Надеюсь, леди Саутгейт, которая будет сидеть рядом с вами, покажется вам забавной собеседницей.
– Я в этом не сомневаюсь, дорогая, а кого ты посадила рядом с Джейсоном?
Делла очень надеялась, что он не задаст ей этого вопроса, но тут очень вовремя Стортон отворил дверь, избавив ее от ответа.
Дворецкий объявил о прибытии первых двух гостей.
Делла решила, что будет слишком уж вызывающе посадить Джейсона по левую руку от себя. Но поскольку она была хозяйкой, то отвела герцогу место справа от себя, как того требовали правила приличия.
С левой стороны от нее должен был расположиться пожилой джентльмен из одной из двух семейных пар, которого она всегда полагала интересным собеседником.
Джейсона она посадила по правую руку от леди Саутгейт.
По другую сторону от него должна была сидеть еще одна леди, счастливо пребывавшая в замужестве, и Делла была уверена, что она непременно заговорит с ним о любви, которую испытывает к своему супругу.
Гости стали прибывать один за другим.
Как Делла и рассчитывала, дядя пришел в восторг от леди Саутгейт. Та выглядела очень привлекательно и восторженно рассказывала о новом помете щенков, которых принесла одна из собак и которые, как она была уверена, непременно станут чемпионами. Она настолько преисполнилась энтузиазма, что он оказался заразительным и передался тем, кто слушал ее.
Все смеялись и разговаривали одновременно, когда Стортон провозгласил:
– Его светлость герцог Марчвуд и его милость граф Раннок.
В комнату вошли двое мужчин.
