От осетинских пирогов на вынос Бахметьев отказался.
…По мере того как дребезжащий каждой своей деталью, больше похожий на гроб Дракулы лифт карабкался с этажа на этаж, Бахметьев все начислял и начислял старшему следователю баллы: по десятке — за каждый этаж.
А потом — взял и отнял все.
И Ковешников ушел в жесткий минус, потому что в глаза не видел ДХШ «Ультрамарин». А Бахметьев увидел, и ему неожиданно понравилось. Он даже пожалел, что не умеет рисовать. Треугольные елки и дом с трубой он еще воспроизвел бы, но все остальное, включая кошачьих лемуров, — хренушки.
«Ультрамарин» занимал небольшое, из трех комнат и коридора, крыло на последнем этаже. Очевидно, раньше это была квартира-мастерская какого-то художника; не забыть бы спросить — какого, подумал Бахметьев. Просторный коридор увешан детскими картинами, плакатами и постерами; в нем же стояло два стандартных огнетушителя и сразу пять разнокалиберных вешалок. Комнаты, произрастающие из коридорного ствола, тоже были неравнозначны: зал метров пятидесяти с панорамными окнами; зальчик метров тридцати, с высокими окнами и эркером; и небольшая квадратная кухня — с круглым столом посередине и кожаным диваном в углу. Над диваном висела картина с двумя сидящими на дереве сказочными существами: то ли птицы с женскими головами, то ли женщины с птичьими телами, Бахметьев так и не решил. Одна женщина-птица была черной, другая белой, у обеих — длинные волосы, серьги, бусы и что-то вроде корон. Назвать их счастливыми язык бы не повернулся, но и особо грустными они не выглядели. По крайней мере, одна из них.
Женщины на грани нервного срыва, так будет вернее.
— «Сирин и Алконост», — прерывающимся шепотом представил женщин-птиц молодой человек, с которым Бахметьев познакомился три минуты назад.
— Красиво.
Молодого человека звали Павел Пу́спанен, он был директором ДХШ «Ультрамарин» (о чем свидетельствовала целая пачка документов с гербовыми печатями), а также преподавал рисунок, живопись и композицию. Его жена Екатерина Пуспанен, ныне находящаяся в творческой командировке на острове Коневец, отвечала за то же самое плюс скульптура и история искусств (о чем свидетельствовала другая пачка документов).
Оба были индивидуальными предпринимателями.
— Вы не думайте, у меня с лицензией все в порядке, — едва не заплакал Пуспанен, как только Бахметьев показал ему свое удостоверение. — Это экспериментальная школа, мы с женой преподаем по собственной методике. Она уже одобрена департаментом образов…
— Я по поводу исчезновения Ники Шуваловой.
Голос Пуспанена, и без того тихий, сел окончательно:
— Ужасно. Ужасно. Не могу переживать все это снова и снова. Я вчера подробно описал вашим товарищам. В свободной форме, на пяти листах. Ника очень талантливая девочка. Не очень управляемая, но очень талантливая. Одна из лучших моих учениц. Ее ждет большое будущее, поверьте мне.
— Вернемся к настоящему.
— Да, конечно. Хотя я все изложил.
— Тем более вам будет легко.
— Ну, хорошо. Вчера у них по расписанию была композиция. И в конце третьего академического часа… У нас их всего три… Так вот, в конце третьего часа, минут за пятнадцать до окончания занятий… Она вышла… В туалет, как я понимаю.
— Как вы понимаете?
— Просто подняла руку, и я кивнул. Это давно отработанная нами и детьми система. Э-э… Удобства находятся тут же, в конце коридора…
— Раньше здесь была квартира?
— Мастерская, — аккуратно поправил Пуспанен. — Дедушка моей жены, Солопов Викентий Федорович, был известным портретистом, членом Союза художников СССР. Мастерская принадлежала ему.
— Угу. А та картина… «Сирин и Алконост», кажется… Это дедушка вашей жены рисовал?
Пуспанен посмотрел на Бахметьева со священным ужасом:
— Ну что вы! Это копия со знаменитого шедевра Васнецова. Я сам писал, еще в Академии художеств.
М-да. Хорошо, что здесь нет Ковешникова. И Мустаевой заодно. А тихий Пуспанен никому об искусствоведческом провале Бахметьева не расскажет. Разве что жене Екатерине, ночью, под одеялом, хихикая в ладонь, — и то не факт.
— Понятно, — сказал Бахметьев. И, помолчав секунду, добавил: — С шедевром. С девочкой пока не очень. Ника больше не вернулась в класс?
— Как оказалось.
— И вы за оставшееся время даже не обратили внимания, что ребенка нет?
— Видите ли… — снова заныл Пуспанен. — В моей объяснительной… или как там называется? Там указано. У нас — два класса. Одновременно занимаются семнадцать ребят. Один класс — Никин… тот самый, где по расписанию была композиция, веду я. В нем — восемь человек. В классе моей жены — девять, у них вчера была живопись. Постановочный натюрморт в стиле малых голландцев, второе занятие. Но Катя сейчас в командировке, консультирует реставраторов на Коневце, так что я работаю сразу с двумя классами. И последние пятнадцать минут провел там, у малых голландцев. Я и подумать не мог… Что может случиться с девочкой в школе?
— Снаружи в вашу школу не попасть? — уточнил Бахметьев.
— Почему? Попасть можно, если позвонить в дверь. Как сделали вы. Но так — нет. Не позвонив — не получится.
— А выйти самостоятельно?
— Ну, мы же не в запертой комнате. Но ребята обычно не выходят. Они приходят сюда на три часа порисовать.
Запертая комната, где-то Бахметьев уже слышал это. Угу.
— Что было потом?
— Обычно дети не уходят со звонком. Не все дети… Кто-то остается поболтать, порисовать еще немного. С кем-то я или Катя разбираем рисунок, подсказываем цветовую гамму для композиции, ставим штриховку. Вчера в Катином классе осталось трое. Я проводил учеников и вернулся к оставшимся. А где-то минут через десять пришла эта милая женщина. Которая всегда сопровождает Нику. У нее еще имя интересное. Совсем не старое, даже детское. Хотя она — пожилой человек.
— Иванка?
— Да! Точно.
— От нее-то я и узнал, что Ника не выходила из здания. Но и в школе ее не оказалось. Мы все здесь осмотрели и нашли только ее сумку. Пробежались по этажам. Вы примерно понимаете географию здания?
— Примерно.
— Здесь четыре этажа. На каждом — по две двери. За каждой дверью — какая-нибудь контора. Раньше были коммуналки, но после капремонта все перевели в нежилой фонд. И замки никто не отменял, ясное дело.
— Не позвонив — не войдешь?
— Не получится, — подтвердил Пуспанен. — В общем, мы с Иванкой всех опросили. Как могли. Никто не видел Нику.
— Отозвались в каждой конторе?
— Ну конечно. Рабочий день ведь еще не кончился к тому времени. Иванка постоянно кому-то звонила. Потом очень быстро стали появляться какие-то люди. Видимо, связанные с Иванкой и приехавшие по звонку. Внешность у некоторых из них… Скажу я вам! Одного бы я точно пригласил попозировать. — Тут Пуспанен осекся и виновато посмотрел на Бахметьева. — При других обстоятельствах, естественно.
